Приют героев
Шрифт:
От озера доносились звуки трубы, ржание коней и неясные команды.
У веранды знакомого домика барон – невыспавшийся, с синяками под глазами – препирался с председателем Тихого Трибунала. Месроп выглядел не лучше: толстяк страдал одышкой, пыхтел во время разговора, но темперамент его по-прежнему был на высоте.
– Конни, хватит врать! Говорю тебе: ты наверняка дернул себя за мочку левого уха!
– Ничего я не дергал!
– А я говорю, дергал!
– Слушай, Кликуша! Я пока еще в трезвом уме и здравой памяти! И помню, за что себя дергаю и когда!
– А почему у меня зачесался нос?!
– Откуда
– Перед рассветом? Конни, мы же условились: если беда, ты дергаешь ухо, у меня чешется нос, я поднимаю эскадрон и спешу на выручку…
Молоденький корнет мялся поодаль, стараясь не попадаться барону на глаза.
Вокруг спорщиков в траве, окружавшей веранду, ползали на карачках гроссмейстер Эфраим и профос Тэрц. Бок-о-бок с Эфраимом трудился лобастый пес Марии Форзац: са-пэй вынюхивал пропажу. Колченогий пульпидор из-за лубка не мог принять участие в ползании, и очень страдал, поминутно интересуясь:
– Ну как? Нашли?!
Гросс отрицательно мотал головой, и поиски продолжались.
– Что ищем? – деловито спросил Просперо Кольраун.
– Медальон! Мой медальон!
Рене Кугут безошибочно угадал в боевом маге человека, на чьи вопросы стоит отвечать. Он вздохнул, украдкой вытер предательскую слезинку и поправился:
– Наш медальон. Он исчез…
Наконец гроссмейстер прекратил рыться в траве, махнул профосу – мол, заканчивай! – и уселся прямо на землю, скрестив ноги. Собака улеглась возле некроманта, проявляя удивительную приязнь к чужому человеку. Лю даже лизнул руку старца темно-фиолетовым языком и зажмурился, когда гросс погладил его по спине.
– Ваше чернокнижие! – позвала Анри. – Я так понимаю, при родах вы находились в вашем достойном отце?
Вигилле не хотелось думать, как посторонние воспримут ее слова.
Кивнув, гросс продолжил гладить собаку.
– Ага, значит, вы – в отце, я – в матушке сударя Кольрауна… Просперо, не обращайте внимания, это строго между нами!.. Сударь Тэрц – в советнике Беркадоре, барон – в своем благородном предке, Рене – в герцоге, мистрис Форзац – в Хендрике Землич…
Широко разведя руками, Анри подвела итог:
– Ваше чернокнижие, а кто же тогда был в вас? Я имею в виду, в юном Эфраиме? Неужели никто?
Гроссмейстер медленно опустил взгляд и уставился на собаку, словно впервые обнаружил ее рядом с собой.
– Овал Небес! – прошептал Эфраим Клофелинг, глава Совета высших некромантов Чуриха. – А я всю жизнь теряюсь в догадках: почему я внезапно избрал некромантуру…
Пес зевнул и задремал, опустив голову на колено старцу.
SPATIUM XXIII
«СЕРАЯ» АРИЯ ГЕРЦОГА ГУБЕРТА
из
ТРАГЕДИИ «ЗАРЯ» ТОМАСА БИННОРИ, БАРДА-ИЗГНАННИКА
EPILOGUS
– Ваш лошак, сударыня, сегодня ночью опять приставал к моей кобыле! С гнусными, замечу, домогательствами. Мне жаловался конюх той клиентеллы, где мы останавливались.
– Скажите вашей кобыле, сударь, что она засиделась в девах. Мой Гиббус, конечно, мелок в сравнении с этой вороной дылдой, но жених хоть куда! Завидный жених, с хорошей родословной…
– На кого вы намекаете, сударыня?!
– В смысле?
– В смысле мелкого, но родовитого жениха?
– Полно, сударь! Вам даже в полете шмеля чудятся намеки…
– Не увиливайте, сударыня! Если ваш лошак не дает проходу моей кобыле, и вдобавок оскорбляет действием честного конюха, исполняющего свой долг – это не повод сразу переходить на личности! Хотел бы заметить…
– Нет, это я хочу заметить, что некая светлость третью неделю проходу не дает одной добропорядочной кобыле! – то есть, разумеется, вигилле. Светлость ржет и бьет копытом… А эти дуэли! Кто просил вас вызывать молодого графа де Палена?
– Вы шептались с ним на балу у д'Артьенов!
– Я составляла ему блиц-прогноз на удачную женитьбу!
– Во время менуэта?! Кокетничая и подмигивая?! Ха! Тысяча инкубов! Я счастлив, что в литтернском отделении Приказа нашлись сабли-болтушки! Опозоренный шестнадцать раз против трех, смазливый щенок живо смылся из города…
– Сударь, вы ревнуете?
– Я? Ни капельки! И твердо намерен вернуться к нашим лошакам… я имею в виду: к вашему лошаку и моей кобыле…
Поездка в Литтерн, на воды, безусловно, удалась. Барон был счастлив, хотя не признался бы в этом на суде под присягой. Скажи ему кто-нибудь, что беседы Конрада с Анри, если слушать со стороны, напоминают вечную перебранку законных супругов – фон Шмуц лишь рассмеялся бы в ответ. Лично барон от таких разговоров получал удовольствие, сравнимое разве что с приобретением флакона редких духов «Сатьянапал Деви», единственного в партии кумхарских благовоний. Иногда он жалел, что в молодости отдавал предпочтение службе, в ущерб забавам сердца, но всякий раз приходил к выводу, что зрелость чувствует острей и наслаждается без спешки, присущей желторотикам.
Он даже предложил Анри выйти за него замуж, но вигилла отказалась. Ей в бароне не нравилось все; ну, почти все. На следующий день, завтракая гренками и вареньем из лепестков роз, Генриэтта Куколь задумчиво сказала, что, возможно, титул баронессы фон Шмуц – достаточная компенсация за ряд личных неудобств. Но тут выяснилось, что барон ночью передумал и решил навсегда остаться холостяком. Завтрак прервался, и Анри три часа с половиной демонстрировала вредному квизу преимущества семейной жизни; потом они поехали к источнику, где барон согласился, что кое-кто все-таки нуждается в опытной и, главное, предусмотрительной баронессе – если Анри согласится осчастливить…