Приют изгоев
Шрифт:
Сейчас, однако, ей было не до игр; Шаула поторапливала, они и так долго провозились, расправляя по всем правилам складки платья и пришпиливая булавочками бутоньерки, так что Эйли начала ощущать себя в конце концов не девушкой, а клумбой.
– Быстрее, быстрее, – говорила Шаула, прикалывая к волосам вуаль.
– Я испорчу прическу! – сердито осадила ее Эйли. Цирюльник мучил ее все утро, но результаты его работы устраивали ее весьма мало. Но что делать…
Шаула посмотрела на себя в зеркало. Ей-то работа цирюльника очень шла. Она поправила
– Давайте диадему, моя княжна.
Холодный металл коснулся лба Эйли, прошелестели подвески. Осторожно освободив прядь от запутавшейся цепочки, Шаула привела все в порядок. Затем взяла из рук Эйли серьги, осторожно вдела их в уши девочки; Эйли подала ей ожерелье. Все остальное она уже сделала сама.
…Гомейза в нетерпении ходила по гостиной; она уже была давно готова, а Адхафера все вертелась перед зеркалом. Наконец появилась Эйли.
– Вперед, девушки! Мы уже опаздываем! – Шаула стремительно пошла из двери в дверь. Эйли последовала за ней, а уже следом, без надобности поправляя на ходу свои наряды, устремились обе девушки.
Выйдя во двор, Шаула растерянно огляделась: в Васате они жили всего третий день, и она просто забыла, куда надо идти. Эйли обошла ее и зашагала вперед, показывая направление – она-то ориентировалась.
Зала была уже полна.
Гомейза при входе отстала, поднялась по широкой лестнице на галерею, подковой охватывавшую огромный зал, туда, где веселились нетитулованные дворяне. Эйли и Шаула с Адхаферой прошли в самый центр, ближе к месту, где на небольшом возвышении стояли три кресла с обивкой золотой парчи. Кресла были еще пусты.
– Успели, – с облегчением выдохнула Шаула, ревниво поправляя на платье Эйли бутоньерку. Потом придирчиво осмотрела Адхаферу, негромко сделала какое-то замечание; Адхафера нехотя поправила кружево, прикрывающее декольте.
Успели они, что называется, в последнюю минуту.
Едва они отдышались от спешки, как, прервав музыку, пропели громкие трубы и герольды возвестили, что Высочайшее Семейство удостоило бал своим присутствием. Все взгляды обратились к большим двустворчатым дверям позади парчовых кресел.
Но прошло не меньше двух минут, прежде чем двери открылись, и из них, в сопровождении нескольких дам, вышли Императрица и Его Дочь. Впереди, на шитых золотом подушках, вынесли две короны: большую, усыпанную сверкающими бриллиантами, пламенеющую рубинами, и поменьше, украшенную бриллиантами и изумрудами, – они символизировали присутствие на балу самого Императора и Его Матери.
Будто легкий ветер прошел по зале: дамы опустились в глубоких реверансах, кавалеры преклонили колени. Только небольшая горстка людей – знать самого высокого ранга, и Эйли, разумеется, тоже – ограничилась небольшим поклоном.
Жена Императора подождала, пока подушки с коронами поместили на центральное и правое кресла, подошла к левому, чуть склонила голову, увенчанную сапфировой диадемой, приветствуя собравшихся, и сказала негромко, однако достаточно, чтобы в наступившей тишине
– Встаньте, благородные господа, – после чего села.
Дамы ее свиты, оказавшиеся рядом, как бы между прочим расправили платье Императрицы и уложили его красивыми складками; кавалеры встали с колен и дамы поднялись из глубоких реверансов.
Дочь Императора, бледненькая девушка лет пятнадцати в про,стом розовом платье, подошла к князю Сабику и протянула ему руку для поцелуя:
– Добрый вечер, брат. Сабик склонился к ее руке.
– Матушка приглашает вас на завтрак. – Дочь Императора убрала руку. – Надеюсь, вы завтра не заняты?
Для Сабика приглашение Императрицы было необыкновенно важно: оно подтверждало его высокий ранг и близость к Дому. Конечно, хорошо считаться Сыном Императора, однако ж. надо помнить, что его мать была хоть и красивой, но все же недостаточно родовитой, чтобы стать Женой Императора. Сам Император признал его Своим Сыном, но не усыновил – есть такая довольно унизительная разница в степенях родства, и Сабик относился к ней довольно болезненно и ревниво добивался внимания к себе Императора и доброжелательности Его Жены.
Он степенно подошел к Императрице поблагодарить за приглашение. Могло показаться странным, но Императрица любила его почти как родного сына и тоже искала его доброжелательности, ведь сама она происходила из древнейшего, очень знатного, но очень немногочисленного рода, родственников у нее было раз-два и обчелся, и ей не следовало пренебрегать случаем упрочить партию своих сторонников. Вот и сейчас она ласково улыбнулась Сабику и пригласила его быть ее кавалером на этом балу; бал ответил на это не совсем верноподданным шепотком.
Сабик поцеловал ей руку и как об ответной любезности попросил оказать внимание княжне Сухейль Делено, которую сейчас должен представить церемониймейстер.
– Это та девочка в голубом платье? – спросила Императрица, бросив взгляд на собравшихся в зале.
– Мне кажется, ей не хватает вкуса. – ревниво про-изнесла Его Дочь.
– Меисса, ты несправедлива, – улыбнулся ей Сабик. – Сейчас она всего лишь кукла для дам из ее свиты, вкуса не хватает у них. Они так боятся, что окружающие решат, будто их госпожа недостаточно богата…
Церемониймейстер тем временем начал представление Императрице тех из знатных гостей, кто впервые прибыл на официальный прием.
Естественно, что первой была Эйли.
Императрица, внимательно поглядев девушке в глаза, ласково улыбнулась ей и пригласила остаться на возвышении, возле кресел.
Эйли присела в реверансе и поблагодарила за честь.
Бал начался.
Императрица некоторое время наблюдала, как кавалеры приглашают на туры дам, кто и как на это реагирует, но Эйли чувствовала на себе высочайшее внимание. Наконец, когда все установилось, и бал пошел по накатанной, установившейся колее – Эйли уже начало становиться скучно, – Императрица сочла возможным для себя обратиться к ней.