Приют охотника
Шрифт:
Я не думаю, чтобы она поощряла их назло мне. При всем ее сумасбродстве она бы не стала крутить хвостом перед любым из них, не говоря уж об обоих. Мне кажется, просто так случилось. Кто бы из них ни начал, ненависти между ними было достаточно, чтобы поощрить второго на соперничество, и Свежерозе не надо было прилагать к этому никаких усилий. Я совершенно уверена, что она не знала тогда, почему и тот, и другой брак совершенно исключены.
Я-то, конечно, знала. Я завизжала, чтобы закладывали карету, и уже через час неслась по дороге в Утом. Я приказала кучеру загонять лошадей хоть до смерти, если надо, но чтоб
Обдумывая будущее моей дочери, я совершенно упустила из вида царскую семью. Царевич был еще мальчишка, на пять лет младше ее. Я как-то забыла, что мальчишки вырастают. Я знала, что царь, весьма вероятно, женится вторично. Это нас не касается, решила я, ведь он ее брат. Царевич приходился ей племянником. Но они-то этого не знали! Никто не знал этого, только боги и я. Вот когда пришло время мне платить ту цену, которую предрек Крав. Мне предстояло признаться в супружеской неверности перед всей страной – мне, потаскухе, спавшей с человеком, не бывшим моим мужем. То, что это случилось только четыре раза, только четырежды и только с царем… Что ж, до этого не дошло. Я была спасена от позора.
На полпути в Утом направлявшийся в Тихие Воды курьер узнал мою карету, остановил нас и передал мне второе письмо от Свежерозы. Я поняла, что опоздала.
Звездоискатель гнался за моей дочерью по дворцовому коридору с целью приласкать, если не хуже. Буквально убегая от его непрошеного внимания, она спряталась за первой попавшейся дверью. Это оказалось помещение, в котором она еще ни разу не бывала раньше, – царская молельня. Я бывала там. Мы, дети Крава, всегда отдаем дань почтения Верл, когда навещаем царский дворец, хотя теперь нас отделяет от Белорозы слишком много поколений, чтобы ее бог признал нас.
Дверь, конечно, оказалась незаперта, несмотря на царившую в помещении роскошь. Никто не посмеет украсть из молельни в Верлии.
Свежероза преклонила колена и извинилась за вторжение. Верл ответила.
Я думаю, первые слова были: «Ты – моя», хотя у каждого бога свои привычки. Бог сказал Свежерозе, что она здесь по его воле. И объяснил, в чем проблема. И царь, и царевич просили совета, и бог запретил обоим думать о ней. Он не сказал, почему, ибо боги никогда не объясняют. Боги сильно гневаются, если их приказы не выполняют. Свежероза – тоже одна из его детей, равно как и оба мужчины.
– Если боги хранят твои грязные тайны, мама, – писала она, – кто я такая, чтобы выдавать тебя?
Жаль, что я не сохранила этого письма. Многое из того, что она написала, было злым и несправедливым, но это писалось сгоряча. Еще она писала… Ладно, я его не сохранила и уже не помню теперь. Она написала, что собирается бежать из дворца. Она не говорила, куда собирается направиться, но я и сама догадывалась. Она прощалась со мной.
Дура! Она ведь могла заполучить своего нищего чужеземца! Она запросто могла шантажом заставить меня принять его, а от царского гнева ее бы защитили совместными усилиями все дети Крава! Почему она не додумалась до этого? Зачем ей было отказываться от всего? Зачем прощаться?
О, я тоже сошла с ума! Моя карета не проехала бы по проселкам, и я поскакала верхом. Даже тогда я была немолода – на шестом десятке, – но в следующие два дня за мной не мог угнаться никто из моего эскорта, кроме одного юноши. Не говорите, что я ее не любила! Я едва не угробила себя этой скачкой. В часе езды от Зардона моя лошадь пала. Я приказала последнему своему спутнику спешиться и поскакала дальше одна. Одна!
Вряд ли я сильно разминулась с тобой, майстер Омар. В камине все еще тлели уголья. Два тела на полу еще не остыли. Два тела, и только у одного царевича меч в руках? Не надо отличаться особым умом, чтобы понять: один меч на два трупа означает, что здесь были другие люди. Однако убит был наследник престола, и даже все дети Крава вместе взятые не смогли бы защитить Тихие Воды от обвинения в заговоре.
Честно говоря, о лодке я как-то не думала. Отправиться в море на открытой лодке – зимой, в такую погоду? Немыслимо! Все, о чем я думала, – это о лошадях и укромных местах. Царские офицеры нагрянут не сегодня-завтра, думала я, пытаясь вспомнить все известные мне убежища и дороги к ним. Я пыталась рассчитать, когда Свежероза и ее любовник вернутся домой и каким путем… В том, что она вернется домой, я не сомневалась – домой, к любимой мамочке.
Я решила, что должна выиграть время, запутать следы. Я отволокла трупы к окну и сбросила их в море. Крови было слишком много, чтобы ее вытирать, так что я подожгла дом. Собственно, гореть там могли только крыша, пол второго этажа и мебель. Стены остались стоять, и я думаю, что они стоят там и сейчас. Позже на пожарище нашли и опознали меч царевича, но никакого следа тел, конечно. Я даже не надеялась, что в результате моей импровизации тайна останется нераскрытой двадцать лет.
На рассвете я была уже у своего управителя. Не забывайте: это ведь была земля Крава, земля Тихих Вод. Мои люди прочесали все окрестности задолго до появления царских солдат. Мы нашли лошадей, майстер Тиккенпфайффер! Мы увезли оттуда старого рыбака, и никто так ничего и не узнал.
Странное дело, как рождаются легенды! Мало кто видел мою дочь с майстером Омаром. Гораздо больше людей знало о царевиче, ибо он скандалил на каждой остановке. Две пары скакали разными путями, хотя почти одновременно. Каким-то образом рассказы о них слились в один миф о двух беглых любовниках.
Когда я услышала про лодку, я только рассмеялась. Я думала, что это хитрый ход, чтобы направить погоню по ложному следу. Я думала, они проплывут немного вдоль берега и высадятся, чтобы найти свежих лошадей и отправиться в Тихие Воды. Я поехала домой, ожидая застать их уже там. Их там не было. Я стала ждать. Шли дни, и мне в конце концов пришлось признать, что они, должно быть, утонули в море. Моя дочь так и не вернулась ко мне. Я потеряла всякую надежду и только в начале этого года узнала о пророчестве Хола.
24. Интерлюдия
Скрипучий старческий голос стих, но все глаза в гостиной оставались сухими. Даже слезившиеся от насморка глаза Гвилла, похоже, просохли ненадолго.
В конце концов актриса нахмурилась.
– Невеселая история, – заметила она. Остальные промычали что-то, соглашаясь с ней.
– Я страдала из-за любви, – прошептала старуха.
Я перевел выражение Фриды как «ужасная старая стерва!», но оно, возможно, несколько теряет в переводе. В первый раз за ночь компания была единодушна в своем мнении.