Приз

Франческа пискнула от неожиданности, когда над самым её ухом надорвалась струна у скрипки, измученной маэстро Паганини. Перевернувшись на другой бок, она обнаружила рядом со своими загорелыми коленками сверкающий шарик, который, быстро вращаясь, часто стрелял в небо крохотными колечками разноцветного дыма.

Антонио, не так разморенный жарой, опомнился быстрее. Франческа успела только подтянуть под грудь

руки и упереться ими в мостовую, чтобы оттолкнуться от неё, а он, уже вскочив, подхватил её под мышки, и одним мощным рывком поставил на ноги.

— Уйдём отсюда… — предложила ему Франческа неплохую идею, пятясь от шарика, который продолжал вращаться и всё громче жужжать, как рассерженный сачком шершень. — Это может быть бомба. В последнее время Рим сильно засорён всякой дрянью…

— Для бомбы он слишком мал, — поспешил успокоить её Aнтонио. — И бомба не шумит, предупреждая об опасности своих будущих жертв. Зачем она тогда нужна?

— А может, это какая-то особая бомба… Или немножко испорченная… — Франческа всё-таки перестала пятиться. — И откуда ты знаешь, как себя ведут бомбы? Ты их видел?

— Я их когда-то делал…

Удивление Франчески мгновенно переместилось с шарика на приятеля с тайнами.

— Что-то я не слышала прежде о твоём бурном террористическом прошлом…

— Зато о нём хорошо осведомлена вся полиция нашей Италии… И не только её…

— Странно, что тебе ни разу не захотелось мне об этом хоть что-то рассказать.

— А разве нужно показывать своей девушке те короткие детские штанишки, из которых ты давно вырос? И странное прошлое легче забыть, если оно хранится только в моей памяти.

Хотя и неохотно, но мысленно с ним согласившись, Франческа временно потеряла к этому интерес, и снова посмотрела на шарик, яростный в своём вращении и жужжании.

— А ведь он растёт! — воскликнула она, возвращая в свой голос прежний испуг.

Антонио взял её за руку.

— Я думаю, ты права, и нам следует уйти отсюда. Пожалуй, он так может дорасти и до бомбы…

Туристы уже не бродили по огромной площади, как овцы из распущенного овечьего стада, и безмятежно не загорали на её древней мостовой. Те, что попугливее, опасливо оглядываясь, покидали главную достопримечательность Рима, но большинство, подгоняемое хронически презревшим все опасности любопытством, рискованно сближалось с дымным и шипящим шаром, упорно росшим прямо на глазах. Полицейские, млевшие в тени арок, c трудом просыпались при помощи многочисленных свидетелей и очевидцев происходящего.

…— Если это действительно бомба, будет непозволительно много жертв, — сказал Антонио, поглядывая на шар с безопасного расстояния. — Среди случайных пострадавших большую часть составляют праздные зеваки. Бомбу интересуют не они.

— Сейчас это похоже на неё ещё меньше, чем вначале. — Франческа вышла из-за колонны, чтобы лучше видеть. — Теперь это смахивает на что-то, гораздо более интересное…

Один из разбуженных полицейских держал возле потного уха радиотелефон, очевидно, созывая на интересное зрелище всех, не растаявших от жары коллег, остальные пытались прорваться сквозь растущую толпу жертв любознательности.

— Леди и джентльмены! — кричали они, расталкивая слишком многочисленных ротозеев. — Сеньоры и сеньориты! Медам и мсье! Дамы и господа! Расступитесь! Пропустите! Позвольте!

Они были слишком деликатны, поэтому на них совершенно не обращали внимания. Во всём мире народ жёсткие полицейские дубинки понимал лучше, чем вежливые слова самих полицейских.

…Из-за могучего купола центра Ватикана торопливо выпорхнул юркий полицейский вертолётик. Сделав опасно крутой вираж, он завис низко над толпой, скрывшей почти всё интересное, и стал медленно опускаться прямо на головы зевак, избрав их в качестве посадочной площадки.

Прищуриваясь от пыльного ветра и закрываясь от него руками, люди неохотно начали расходиться.

Теряя последнее терпение, на снижающемся вертолётике включили мощные мегафон.

— Дамы и господа!!! — заорал он на всю округу, рискуя докричаться не только до Папы Римского, но и до самого Господа Бога, который тоже был где-то поблизости. — В интересах вашей безопасности лучше ненадолго покинуть площадь!!!

Угроза возымела действие и Антонио наконец увидел то, что совсем недавно так напугало его подружку.

— Это уже окончательно похоже на летающую тарелку… — сказала Франческа разочарованно, когда вертолётик всё-таки сел посреди площади, перестав шуметь и пылить. — И в ней вполне могут быть маленькие, очень зелёные человечки…

Антонио закурил.

— Для очевидных безбожников с неба, — тихо сказал он, глубоко затянувшись, — Ватикан — это самое лучшее место для того, чтобы убедить нас в отсутствии Бога…

…Митрополит Тихон заученно оправил на себе рясу, прежде чем сесть в предложенное ему кресло, и Луконин вдруг с удивлением обнаружил, что даже в этот чисто женский жест мужчина способен привнести что-то, присущее только его полу. Женщина в брюках теряет гораздо большее, нежели мужчина в платье.

— Я Вас, наконец, слушаю, — сказал Тихон, неумелo скрывая волнение, смешанное с раздражением. — Извините, что снова надоедаю Вам своей одиозной персоной, но обстоятельства чрезвычайности вынуждают меня быть излишне настойчивым. Понимаете, церковь в смятении, паства в недоумении, пресса несёт околесицу, а вы странным образом отмалчиваетесь. Весьма странным.

— Мы всего лишь не спешим с преждевременными выводами… — поправил его Луконин.

Он очень осторожно улыбнулся.

— Уникальный случай в истории религии, Владыко, Вы не находите? Церковь просит помощи у науки…

— Пусть так! — отмахнулся Тихон. — Ситуация критическая, поэтому сейчас не до конфронтаций! Прежде чем действовать, нам хотелось бы определённой ясности, а её в данный момент можете внести только вы! Что это было?!

— Боюсь, что окончательный и почти смертный приговор, Владыко… — сказал Луконин без ожидаемого от него воодушевления. — Приговор по определению…

— Кому приговор?! — дёрнулся митрополит. — Чему приговор?! Опять вы темните! До каких пор?!.

— Подозреваю, что многому и многим, Владыко… — Луконин сочувственно развёл руками.