Признания Мегрэ
Шрифт:
– Договоришься на завтрашнее утро с водолазом… Пусть начнет работу на рассвете, в районе моста Мирабо…
Через час фотографы могли, наконец, запечатлеть Адриена Жоссе, выходившего из кабинета комиссара. Он был в наручниках. На этом настоял Комелио. Судебный следователь предвидел, какой эффект это произведет на репортеров и фотографов.
Глава 5
Упорное молчание доктора Лиорана
Кое-какие подробности этого дела глубже других запечатлелись в памяти Мегрэ, и несколько лет
Наступал вечер, и когда в половине седьмого начался дождь, ярко-красное солнце, уже садившееся за крыши домов, не спряталось за облака, небо по-прежнему пылало, словно охваченное пожаром, окна пламенели, и только одно жемчужно-серое облако со светящимися краями, слегка лишь потемнее в середине, с легкостью воздушного шара проносилось над кварталом.
Дождя не хватило на весь Париж, и мадам Мегрэ вечером сообщила мужу, что на бульваре Ришар-Ленуар тротуары остались совершенно сухими.
Дождевые капли были прозрачнее, легче, чем обычно, и вначале, разбиваясь на пыльной мостовой, оставляли на ней большие черные круги.
Подняв голову, Мегрэ увидел на подоконнике открытого окна четыре горшка с геранью, и тут в глаз ему попала такая крупная капля дождя, что комиссару даже стало больно.
Окно было открыто, значит, Аннет уже вернулась. Он вошел в дом, миновал привратницкую, напрасно поискал лифт и начал уже было подниматься по лестнице, когда позади отворилась дверь. Кто-то не очень любезно окликнул его:
– Куда вы идете?
Он оказался лицом к лицу с консьержкой, которую по рассказу Жоссе представлял себе совсем иной. Он вообразил, что она уже пожилая, неопрятная. На самом же деле это была привлекательная женщина лет тридцати, с округлыми формами.
Только голос ее, вульгарный и резкий, нарушал приятное впечатление от ее внешности.
– К мадемуазель Дюше, – вежливо ответил он.
– Она еще не вернулась.
В тот момент он подумал, почему это некоторые люди сразу, без видимой причины, начинают вести себя агрессивно. Потом он еще вспомнит об этом.
– Кажется, она возвращается в это время, не так ли?
– Она приходит и уходит, когда ей вздумается.
– Это вы звонили в редакцию?
Консьержка стояла в проеме застекленной двери, не приглашая его войти.
– Ну и что с того? – с вызовом произнесла она.
– Я из полиции.
– Понятно. Я вас узнала. И не испугалась.
– Когда мсье Дюше пришел вчера навестить дочь, он назвал вам свою фамилию?
– Он даже минут пятнадцать беседовал со мной в привратницкой.
– Значит, когда он пришел в первый раз, он не застал дочери дома? Это, наверное, было днем, после двенадцати?
– Около пяти часов.
– Это вы написали ему в Фонтенэ?
– Если бы я это и сделала, я только выполнила бы свой долг, и это никого бы не касалось. Но я тут ни при чем. Написала ему тетка этой девицы.
– Вы знаете ее тетку?
– Мы покупаем продукты в одних и тех же лавках.
– Это вы ей все рассказали?
– Она и сама догадывалась о том, что тут происходит.
– Она сказала вам, что напишет отцу?
– Мы просто с ней болтали.
– Когда приехал отец мадемуазель Дюше, вы рассказали ему о мсье Жоссе?
– Я ответила на его вопросы и посоветовала прийти попозже, после семи часов.
– Вы не предупредили его, когда мадемуазель Дюше вернулась?
– Мне за это деньги не платят.
– Мсье Дюше очень рассердился?
– Бедняга с трудом этому поверил.
– Вы поднялись вскоре вслед за ним, чтобы узнать, что там происходит?
– Мне надо было отнести письмо на шестой этаж.
– Но вы остановились на площадке пятого?
– Может быть, я и передохнула там минутку. Чего «вы от меня допытываетесь?
– Вы говорили, что там был скандал.
– Кому?
– Репортеру.
– Мало ли что печатают в газетах! Смотрите! Вот она, ваша девица!
В дом вошла не одна девушка, а две. Они направились к лестнице, не взглянув на консьержку и на Мегрэ. Первая, блондинка, казалась совсем молоденькой. На ней были ярко-синий костюм и светлая шляпка. Вторая, более сухощавая, угловатая, выглядела лет на тридцать пять. В походке ее было что-то мужеподобное.
– Я думала, вы хотели поговорить с ней.
Мегрэ сдерживал гнев, хотя эта беспричинная злоба глубоко задевала его.
– Не бойтесь, я поговорю с ней. Возможно, мне придется встретиться еще и с вами.
Он злился на самого себя за эту угрозу, в которой было что-то детское. Прежде чем подняться, он подождал, пока там, наверху, не отворилась и вновь не закрылась дверь.
На четвертом этаже он на минуту остановился, чтобы перевести дух, и немного погодя постучал. Послышался шепот, потом шаги. Дверь приотворила не Аннет, а ее подруга.
– Кто там?
– Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.
– Аннет, это полиция!
Аннет, очевидно, была в спальне, должно быть, снимала промокший от дождя костюм.
– Иду.
Мегрэ был разочарован. Горшки с геранью, правда, стояли на своем месте, но только эта подробность и соответствовала тому представлению, которое создалось у комиссара. Квартира была самая обычная, и ничто в ней не говорило о вкусах и характере ее владелицы. Стены знаменитой кухни-столовой, где происходили их пирушки, были тускло-серого цвета, обстановка, как в дешевых меблированных комнатах.
Аннет не переоделась, а только слегка причесалась. Увидев ее, Мегрэ тоже разочаровался. Конечно, она была свеженькая, какой и должна быть двадцатилетняя девушка, но лицо у нее было самое обыкновенное, с большими выпуклыми голубыми глазами. Она напоминала Мегрэ те снимки, которые видишь в витринах у провинциальных фотографов, и он мог поручиться, что в сорок лет она превратится в толстуху с жесткими складками у рта.
– Прошу прощения, мадемуазель… Подруга нехотя направилась к двери.
– Я тебя оставляю…