Признания на стеклянной крыше
Шрифт:
Что же до Джона, он был на работе. Не из бессердечия, как можно подумать, — нет, это Арлин так решила, сказав, пусть день идет обычной чередой, иначе ей не выдержать. Или, может, Джон просто не вписывался в ее картину ничем не омраченного дня. Может быть, ей хотелось выпроводить Джона из дому по причинам, в которых не так-то легко себе признаться. Возможно, ей необходимо было увидеть в последний раз Джорджа Сноу.
Вечерело, когда она привела детей к Синтии.
— Арли…
При виде соседки у Синтии на глазах навернулись слезы.
— Ты не посмотришь за ними без меня?
Арлин держала в руке ключи от своей машины. Стоял апрель; все вокруг одевалось зеленью.
—
— Вот видишь, — беспомощно уронила Синтия.
Арлин завела Сэма в прихожую соседки и положила в руки Синтии девочку. Пусть они не были больше подругами; бывают обстоятельства, когда дружба — далеко не главное.
— Не останусь я в доме у ведьмы, — объявил матери Сэм.
— Он и правда не останется.
Синтия не отрывала глаз от ребенка, лежащего у нее на руках. Бланка отвечала ей внимательным взглядом.
— Хорошо, тогда отведи их домой — у нас там задняя дверь открыта. Дома им будет лучше. Сэм пускай смотрит телевизор, а Бланке дашь бутылочку. Согреешь под горячей водой — только проверь сначала, не слишком ли горячо.
— Что я, по-твоему, совсем дура? — судя по голосу, Синтия опять едва сдерживала слезы. — Раз у самой нет детей, значит, должна обязательно обварить ребенку ротик?
— Да нет, конечно. Я знаю. Я тебе доверяю, Синтия. — Арлин оглянулась на Сэма. — Будешь сегодня делать, что Синтия тебе скажет… ну хорошо, кроме полной ерунды. Пожалуйста, сделай мне это одолжение. Мне так надо.
Сэм кивнул головой. У него больно сдавило горло, но он знал, когда его мать не шутит.
Арлин села в машину и выехала на дорогу в Нью-Хейвен. Она знала, где живет Джордж Сноу. Давным-давно проверила по телефонной книге. Один раз даже позвонила, но раньше, чем ей успели ответить, положила трубку. Если бы он узнал, что Бланка его дочь, он явился бы забрать их к себе. И все полетело бы кувырком. Ну, а теперь все и так полетело кувырком. Арли вела машину слишком быстро. Ее бросало в жар. Жемчуг на шее — тот, что оставил для нее Джордж, — словно бы тоже лихорадило: его обметало легкой ржавчиной.
Она остановилась напротив трехэтажного дома, где он снимал квартиру. Ей почему-то казалось, что квартира должна быть на верхнем этаже. Хорошо было бы взглянуть на почтовые ящики, найти, на котором стоит его фамилия, — но она все же не вышла из машины. И правильно сделала: как раз в это время к дому подъехал его фургон. Джордж работал теперь в зоомагазине. Они с братом больше не разговаривали — разругались в пух и прах после того, как Муди прогнал их с работы. Джордж, откровенно говоря, избегал общения с людьми, предпочитая большей частью водить дружбу с попугайчиками да золотыми рыбками. Он обошел фургон сзади, достав из кузова свой рюкзак и коробку для завтрака. Выпрыгнул из машины и его пес — колли по кличке Рики. Собака заметно постарела, а Джордж выглядел прежним, только далеким, посторонним. Они не виделись всего лишь год — откуда же взялось это чувство, будто целую вечность? Он насвистывал что-то, шагая в сопровождении собаки к ступенькам крыльца. Потом дверь захлопнулась, и он исчез.
Арлин так и не вышла поговорить с ним. Совсем было решилась, но только она всегда побаивалась камней, а дорожка к его дому была как раз вымощена камнями — мелким округлым гравием. Слишком поздно. Слишком ужасно и несправедливо было бы прийти к нему теперь. Арлин так крепко вцепилась в баранку, что побелели костяшки пальцев. В квартире на третьем этаже зажегся свет. Если б послушаться, когда он уговаривал ее уйти от Джона, им достался бы весь этот год вместе. Теперь делить пришлось бы только
Обратно Арлин ехала медленно, стараясь не думать ни о чем, кроме дороги и детей, ждущих ее дома. Ей все-таки досталось от судьбы больше, чем многим. В конце концов, настоящая любовь, как бы ни был краток отпущенный ей срок, стоит цены, которую за нее платишь… Один изъян, притом ужасный, вторгся в течение этого дня: предоперационная консультация в больнице, назначенная на поздний час, чтобы на ней мог присутствовать и Джон. Небо наливалось темной синевой. Апрельской синевой. В больнице глаз слепило беспощадно яркое освещение. Арлин принимали последней в этот день. Кого здесь оставляли напоследок — самых легких больных или самых тяжелых? Интересно бы знать. Врач был молодой. Сказал ей, чтобы называла его по имени: Гарри, но у нее никак не получалось, и она продолжала говорить «доктор Льюис». Раз хочет, чтобы она звала его по имени, стало быть, плохи дела. Спасибо, что здесь же сидит Джон — его присутствие помогает держать себя в руках. Она знала, что Джон терпеть не может дурных известий, женщин, с которыми трудно, всяческих трагедий. Постойте, ведь она ни единого раза не расплакалась при нем! Даже тогда, в Нью-Хейвене, в тот день, когда с такой несокрушимой верой в будущее явилась к нему в общежитие. Заплакала, когда он уже сбежал. И начинать теперь не собиралась.
Степень распространения рака доктор Льюис определит в ходе операции, и ассистировать ему будут еще два врача, ординаторы; Арлин передернуло при мысли, что в ее нутро ворвется целая орава народа. Понять до конца, что ей предполагают отнять грудь, удалось не сразу. После этого она вообще перестала думать, не задумывалась даже о предстоящих ей сложностях. Полностью очистила свой мозг. Время остановилось. Она сама того желала, так и произошло. Дорога домой прошла в молчании и длилась лет десять. Арлин поблагодарила Синтию, которая приготовила им обед на всю семью. После обеда Джон пошел проводить Синтию домой. Она раскрыла ему объятья, и он с готовностью припал к ней. Она оказалась тут как тут в нужный момент, как и обещала. Повела его в свой дом, а там — к себе в спальню. Ее любовь не была прегрешеньем, она была приношением — так воспринимала ее Синтия, и так ее принял Джон.
Оставшись одна в Стеклянном Башмаке, Арлин уложила спать малышку и принялась мыть посуду. Возилась целую вечность с каждой тарелкой, но это было к лучшему. Ей и хотелось, чтобы все это тянулось долго. Отсутствие Джона ее не трогало, ей нравилось, что в доме тишина. Сто лет ушло у нее в тот вечер на сказку, рассказанную шепотом Сэму перед сном. Любимую сказку Сэма: услышанную ею от отца историю о летучем племени, обитающем в Коннектикуте.
— Если меня не станет, — прибавила под конец Арлин, — это значит, я там. Прямо над тобой, летаю. Я никогда не брошу тебя совсем.
Косточки своего бельчонка Сэм хранил в обувной коробке, задвинутой в угол стенного шкафа. Он знал, что происходит после смерти.
— Нету такого племени, — сказал он.
— Нет есть.
— Слабо тебе доказать.
Тогда Арлин решилась на безумный поступок. Она повела Сэма на крышу. По чердаку привела к двери, выходящей на ровную стеклянную площадку. Туда, где стоял Джордж Сноу, когда она увидела его впервые. По луне пробегали облака. Ветер гулял в деревьях. Повсюду кругом Арлин ощущала присутствие тех, о ком ей говорил отец. Тех, которые не бросят тебя, что бы ни случилось.