Признания новобрачного

Келли Ванесса

— Ты имеешь в виду, кроме дерганья меня за волосы и придумывания обидных прозвищ? — спросила она.

— Да. — Пусть ей неприятно об этом вспоминать, но он должен знать как можно больше о своей жене. Джастин понурилась.

— Она шлепала меня и щипала, когда никто не видел, причем умела делать это так, чтобы не оставлять следов. Сирин умна и знала, что я не стану ябедничать.

Гриффин выругался, и Джастин удивленно вгляделась в лицо мужа.

— Ведьма, — пробормотал он. — Думаю, мне стоит поболтать с кузиной Сирин.

— Я ценю твое желание, — хохотнула она, —

но мстить за меня не надо. Со временем я научилась весьма эффективно защищаться. Когда мне было тринадцать, я столкнула ее с террасы в розовый куст. Результат был восхитительным, поскольку в тот день на кузине было ее любимое платье.

Злость Гриффина прошла, и он улыбнулся.

— Могу себе представить. Но разве маленькая глупышка не побежала жаловаться отцу?

Джастин самодовольно хмыкнула.

— Пожаловалась, конечно. И деду тоже. Но ей никто не поверил. Они считали, что я слишком тихая и воспитанная девочка, чтобы так себя вести. Дедушка настоял, чтобы Сирин отправили спать без ужина за ложь и за то, что она порвала новое платье.

Гриффин засмеялся.

— Прекрасно. Но все-таки мне кажется, что твоя кузина не из тех людей, которые легко сдаются. Почему ты не рассказала отцу или дедушке, как она с тобой обращается?

Джастин молча теребила перчатки до тех пор, пока Гриффин не накрыл ее руки своими.

— Почему, Джастин?

— Не хотела, — буркнула она. — Мне казалось, что если я кому-нибудь скажу, папа выступит на мою защиту и устроит большой шум. Я боялась, что он больше не станет отправлять меня на лето в Кертис-корт, а мне там очень нравилось. Все, кроме Сирин, конечно.

— Понимаю, — медленно проговорил он. Им овладела незнакомая эмоция — сочувствие. Он представлял себе Джастин ребенком — рыжеволосая, усыпанная веселыми веснушками малышка, которая всем своим маленьким сердечком желает жить нормально. Он, Гриффин, тоже хотел бы этого, если бы тогда, в далеком детстве, мог такое вообразить.

Она повернулась к нему всем телом, смяв свой бархатный плащ, но даже не заметив этого.

— Ты не должен меня жалеть, — сказала она. — Я была очень счастлива в детстве — у меня была семья. Я вовсе не была несчастной, не думай.

Гриффин взял ее затянутые в перчатки руки, поднес к губам и поцеловал мягкую кожу.

— А мне кажется, что ты была несчастной, по крайней мере, иногда, и, возможно, одинокой.

Ее дыхание участилось, и его сердце тоже забилось чаще. Почему-то чем ближе он узнавал ее, тем сильнее становились владевшие им эмоции, сливавшиеся в одно всепоглощающее желание — раздеть ее, уложить в постель, накрыть своим телом, заставить кричать от страсти.

— Возможно, чуть-чуть, — тихо сказала она. — Иногда.

Он нежно погладил ее по щеке.

— Моя девочка, ты больше никогда не будешь чувствовать себя одинокой.

Не желая анализировать истинное значение своих слов, Гриффин поцеловал ее.

Глава 15

Когда губы Гриффина накрыли ее рот, Джастин поняла, что можно до безумия злиться на мужчину, а уже в следующий момент простить ему все. Ей

стало ясно еще многое. Гриффин объяснил ей свое поведение за ужином, и оказалось, что в нем не было ничего для нее обидного. Его обольстительные манеры были частью его существа, такой же неотъемлемой, как дыхание. Это была бессознательная инстинктивная реакция на повышенное внимание женщин, которое он вызвал уже в тот момент, когда вошел в комнату. Требовать, чтобы он действовал вопреки своей сущности, все равно что настаивать, чтобы реки потекли вспять, а прилив перестал заливать морской берег.

Неуверенные попытки Джастин понять мужа растаяли без следа под натиском его теплых губ. Ей следовало принять решение — ответить мужчине или оттолкнуть его. Умом она понимала, что должна немедленно отстраниться, но неожиданно тело отказалось подчиняться. Словно со стороны она наблюдала, как ее рука медленно поднимается и ложится на его плечо, а губы раскрываются, впуская его язык.

Почувствовав во рту вкус бренди и безумного желания, Джастин прекратила сопротивление. С негромким стоном — боже, ей нужны были эти сильные объятия рук — она чуть откинула голову и отдалась неизведанным ощущениям.

Тело Гриффина стало твердым словно железо, но поцелуй оставался мягким и нежным. Соблазнительная игра губ и языков шаг за шагом уводила ее прочь от желания сопротивляться.

Вцепившись пальцами в грубую ткань его плаща, Джастин открыла рот шире. Шелковое тепло его языка заставило ее задрожать от наслаждения. Гриффин дразнил ее, исследуя языком то глубины ее рта, то губы. Когда он слегка прикусил ее нижнюю губу и стал ее посасывать, Джастин вздрогнула. Она ощутила жар в потайных местечках своего тела, и ей захотелось почувствовать там его руки.

Потрясенная этим желанием — у леди не должно возникать подобных мыслей, — она широко открыла глаза и поняла, что совершенно не помнит, когда их закрыла. Джастин заглянула в глаза мужа и увидела в них темный всепоглощающий жар, заставивший ее кровь вскипеть. Она вспомнила свои ощущения, когда Гриффин поцеловал ее накануне. Тогда все ее тело омыла теплая волна, словно оно погрузилось в горячую ванну. В тот раз она решила, что всему виной нервы.

Теперь она знала, что это не так.

— Тебе это понравилось, Джастин? — спросил он, и от легкой хрипотцы в его голосе она задрожала. — Или я испугал тебя?

Лицо Гриффина было совсем рядом с ее лицом, но он не целовал ее — хотя она, что греха таить, на это надеялась. Он ждал ответа. Но ведь ответ был очевидным. Она не противилась его ласкам и вслух не возражала. Этот мужчина или до крайности туп… или действительно хочет услышать ее ответ.

Джастин мысленно поморщилась, не желая отвечать. Ведь, ответив, она возьмет на себя долю ответственности за происходящее. Какая-то часть ее существа желала, чтобы этот чертов экипаж наконец подъехал к дому. Гриффин, должно быть, велел кучеру ехать самой длинной дорогой, отобрав у нее возможность спрятаться в своей спальне. Но это же трусость. Муж обещал, что не станет ничего делать вопреки ее воле, тем самым вручив ей и решение, и ответственность.