Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета
Шрифт:
Дальнейшее — известно. Прохановский роман «Господин Гексоген», первое издание которого было отмечено лишь зубодробительной рецензией Игоря Зотова «Сермяжное барокко» в «Независимой газете» (11.10.2001), еще только готовился к своему второму рождению, а буйная ватага критиков, предводительствуемых все тем же Игорем Зотовым, уже вышла на тропу пиара.
Черного — по отношению ко всей современной русской литературе, будто бы «пребывающей в глубочайшем кризисе» (Игорь Зотов, 25.04.2002). И белого — по отношению к самому Проханову, в котором не то вдруг оказалось важным, что он выпускает агрессивную национал-коммунистическую газету «Завтра» и раз в неделю непременно говорит нечто людоедское, а
Дурной пример заразителен, к наемным мыслителям из «Независимой газеты» и, само собою, из «Завтра» присоединились добровольцы, так что диковатая поначалу формула «Вся современная русская литература в дерьме, и только Проханов весь в белом» вскоре запорхала из одной газетной статьи в другую.
Вот Дмитрий Ольшанский, газета «Время МН», 5.04.2002:
«…Масштабная яростная энергия Проханова, много ужесточая его роман, дарит нам знаменательнейший феномен среди тусклой литературной жизни».
А вот Лиза Новикова, газета «Коммерсантъ», тоже 5.04.2002:
«Для эстетского издательства публикация г-на Проханова была вынужденной мерой на общем блеклом фоне современной словесности».
И снова, и снова, и еще раз:
«Неугомонные девяностые годы — во многом потерянное время для русской литературы, время либеральной букеровской мертвечины… Лучшим русским писателем 2002 года является Александр Проханов» (Лев Пирогов, «Независимая газета», 11.04. 2002);
«…“Гексоген”, на наш взгляд, самое примечательное и энергетически мощное произведение на русском языке минувшего года» (Игорь Зотов, там же, 21.02.2002).
«Окститесь, братцы!» — воззвали Максим Соколов и Александр Архангельский («Известия»), Наталья Иванова, Бахыт Кенжеев и Александр Агеев («Русский журнал»), Петр Алешковский («Общая газета»), Михаил Золотоносов («Московские новости»). Но их гневное недоумение — подобно знаменитой фразе «Россия, ты одурела!», произнесенной Юрием Карякиным в час электорального триумфа Владимира Жириновского — лишь повысило температурный уровень пиаровской вакханалии, переведя спор вокруг романа в разряд скандального шоу.
А где скандал, где шоу — там уж, разумеется, и телевидение с Леонидом Парфеновым, со скорыми на подъем Ириной Хакамадой и Борисом Немцовым. Пригодился Александр Солженицын, вовремя обронивший что-то про «природную метафоричность» Проханова. Подоспел Юрий Бондарев, веско заметивший, что «последний роман Александра Проханова “Господин Гексоген” напоминает взлетевшую ракету на сером фоне нашей нынешней литературы». С криком: «Чур, без меня не расходиться!» — примчался запоздавший к началу интриги Слава Курицын. Словом, смешались в кучу кони, люди, и все стало вдруг возможно: например, тревожить ради Проханова тени Данте Алигьери (Лев Данилкин, «Афиша»), Гомера (Вячеслав Курицын, «Русский журнал»), Эзры Паунда, а также публично перекрещиваться в черносотенцы, как ополоумевший в воронке информационного смерча Дмитрий Ольшанский…
Или, на манер Артемия Троицкого, преважно толковать про то, что присуждение Проханову премии «Национальный бестселлер» — «событие даже историческое», поскольку
«в ответ на консолидацию капиталистов, фээсбэшников и либералов начинается контрконсолидация людей, которые хотят жить свободно, по совести и не молясь на дензнаки американского происхождения».
Для того, чтобы картина начинающейся «антидолларовой контрконсолидации» выглядела максимально эффектно, не хватало лишь Саввы Морозова новейшего образца. Ведь в соответствии с архетипами русского мифотворчества должен же кто-то приветственным гимном встретить тех, кто мечтает его уничтожить.
Такой Савва Морозов и сегодня нашелся — не молящийся, надо полагать, на дензнаки американского происхождения глава Промстройбанка Владимир Коган отдал Александру Проханову свой голос и, соответственно, премию «Национальный бестселлер».
В шорт-листе суперзвезд отечественной словесности прибыло. Если раньше он по-пастернаковски («Нас мало, нас, может быть, трое…») исчерпывался именами Татьяны Толстой, Виктора Пелевина и Владимира Сорокина, то теперь, с прибавлением Александра Проханова, материализовался, похоже, давний римейк Андрея Вознесенского: «Нас мало, нас, может быть, четверо…».
2
Мне все нравится в этой истории.
Во-первых, она подтверждает, что в жизни по-прежнему есть место чуду и что у каждой, самой забубенной Золушки, если ее, конечно, навестит Лев Пирогов, может появиться шанс проснуться в хрустальных туфельках.
Во-вторых, она свидетельствует о том, что чудеса — дело в наши дни рукотворное. После феерической раскрутки Владимира Путина и пива «Клинское» это — третья у нас в стране, а для отечественной культуры и вообще первая столь наглядная демонстрация пиаровского всемогущества. Теперь-то даже и маловеры будут знать, что из грязи в князи, при грамотном подходе, можно произвести кого угодно — хотя бы и Проханова.
Причем — и на это тоже следует обратить внимание — грамотное втюхивание раскручиваемого продукта, оказывается, не только не предполагает, но как бы даже исключает поиск сколько-нибудь убедительных аргументов. Недаром же никто из писавших о «Господине Гексогене» не потрудился внятно объяснить, чем уж этот роман так хорош. Зачем? Ведь на каждый аргумент может найтись свой контраргумент, и только против лома нет приема. Вот и твердили, вот и твердят как заведенные исключительно про «энергетику» (Лев Пирогов, «Независимая газета»), «масштабную яростную энергию» (Дмитрий Ольшанский, «Время МН»), «пассионарность» и «энергетическую мощь» (Игорь Зотов, «Независимая газета»), «совершенно невероятную для российской литературы энергетическую мощь текста» (Леонид Юзефович), его «демоническое обаяние» (Галина Юзефович, «Итоги») и «политический темперамент» (Надежда Павлова, «Культура), «героику русского вызова» (Владимир Бондаренко, «Завтра»), «бес в ребро… фуе-мое» (Вячеслав Курицын, «Русский журнал») да еще, когда слов уж вовсе нет, про «невероятное впечатление» (Михаил Трофименков) и «неотступное чувство события» (В. Курбатов).
В-третьих, эта история показывает, как легко даже и интеллигентные, вполне вроде бы вменяемые, но непростительно молодые люди — в широком диапазоне от Льва Данилкина из «Афиши» до Галины Юзефович из «Итогов» — поддаются стыдному стадному чувству, безо всякой предоплаты рискуя своей репутацией и сбиваясь в толпу ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в (чернильной) крови.
В-четвертых, людям постарше да поопытнее эта история могла бы напомнить и об ответственности за слова, произносимые без оглядки на то, как они отзовутся. Ведь «сюжет усерения» современной русской литературы, которым так технично воспользовались прохановские пиарщики, не Игорем же Зотовым был введен в массовый оборот, и не за Львом же Пироговым потянулась «золотая молодежь» газетно-журнального мира, а — назову лишь одно авторитетное имя — за Аллой Латыниной, которая (ничуть, разумется, не догадываясь, что готовит фон для воссияния «Господина Гексогена») убеждающе долго оплакивала «сумерки» и «закаты», безвременно постигшие нашу словесность.