Призрачная любовь
Шрифт:
— Я нашла дневник, принадлежащий вашему брату. Дневник, содержащий весьма пикантные воспоминания.
— Неужели? — брови мужчины неприятно взлетели вверх, в то время как уголки губ опустились. — Какие же?
— Личные. Я предположила, что будет естественно вернуть записи близким. То есть я хотела бы вернуть его вам.
— Тебе следовало бы просто его выкинуть, — прошипел Андрей. — А не тащиться сюда эту грязь.
— Ну, простите. Не догадалась.
Повисла недобрая, напряженная пауза. Чувствую, что она
— Раз уж разговор безнадежно испорчен, позволю себе следующую вольность. Скажите, а как умер ваш брат?
— Покончил с собой. Двадцать три года тому назад. Довольно давно для того, чтобы прошлое перестало кого-то интересовать, вы так не думаете? — Лена пожала плечами. Андрей Львович решил поставить точку в разговоре. — Я просто хочу заметить, то, что тогда случилось, было к лучшему для всех. А теперь извини, но я не вижу смысла продолжать наш разговор, как и общение в целом. С вашего позволения.
Мужчина коротко кивнул, и ушел, постепенно растворяясь за чужими спинами. Оставив девушку одну в незнакомом зале. Лена с недоумением посмотрела ему вслед, извинилась перед какой-то парой, налетевшей на неё и отдавившей ноги, стала пробираться сквозь ряды танцующих. Где тут находился выход, она представляла смутно. Добравшись в полумраке до стены, девушка попыталась сообразить, где ей искать Мишку. Но долго раздумывать не пришлось. Мишка сам её нашел.
— Пойдем, потанцуем? — подхватил он её под локоток. — Расслабимся?
Лена послушно вернулась на танцевальную танцплощадку. Приходилось веселиться.
Было душно. В зале с наглухо закрытыми окнами, практически не оставалось кислорода.
Девушку мучила острая жажда.
После очередной рюмки шампанского мир поплыл и закружился.
Потом (это уже Лена помнила смутно) они жарко обнимались с Мишкой в темном закоулке, где и музыка, и свет были приглушены, а от других гостей их отделяло нечто, похожее то ли на гобелены, то ли на занавес.
У Лены уже начинали саднить губы, когда их уединение нарушило появлением высокой белокурой женщины, чье лицо по-прежнему казалось смутно знакомым.
Мишка встал навытяжку, опустив руки по швам, как нашкодивший пятиклассник перед классным руководителем. Губы женщины вытянулись в узкую полоску, лицо стало злым. Рука наотмашь, унизительно и сочно полоснула по смуглому Мишкиному лицу:
— Сестра, значит? — выплюнула незнакомка. Взгляд скользнул по Лениной фигуре. — Сестричка! И давно с сестрами модно взасос целоваться?
В голове у Лены шумело, делая все происходящее вокруг запутанным и малопонятным:
— Почему вы деретесь? — пролепетала она заплетающимся языком. — И почему кричите? Кто вы вообще, такая?
Женщина засмеялась:
— Какая прелестная маленькая дурочка!
Женщина что-то ещё говорила на повышенных тонах. Мишка то ли оправдывался, то ли огрызался.
Устав от их криков, Лена, покачиваясь, побрела в поисках выхода.
Мишка вскоре догнал её, пытаясь поддержать на крутых ступеньках лестницы. Но Лена вырвалась. Выбравшись на свежий воздух, стала голосовать, пытаясь поймать попутную машину. Забыв, что они приехали сюда на личном авто.
Проснувшись на следующее утро, Лена почувствовала острейшее отвращение. Ко всему. Сразу. К самому утру, потому что голова раскалывалась, сердце колотилось, тело казалось сделанным из ваты.
— Мне не следовало туда ходить, — сказал Лена бледному отражению в зеркале.
Кое-как дотащившись до ванной, девушка трясущимися руками включила горячую воду и подставила под струю разрывающуюся от боли голову. На несколько блаженных минут мир исчез в брызгах. Стало легче. Но стоило закрутить кран, как тошнота и сердцебиение вернулись обратно.
— Доброе утро, — хмуро заявила Лена, выходя на кухню.
Мишка выглядел так, будто похмелье его не касалось.
Мать молчала, поджав губы.
— А где Олег? — спросила Лена, храня затаенную надежду, что при Олеге мать не станет слишком её распекать.
— Он ушел, — отрезала Марина
— Кофе остыл? — поинтересовалась Лена.
— Нет. Горячий.
Трясущимися руками девушка налила себе чашку, плюхнулась на табуретку. Подгибающиеся ноги не хотели держать непослушное тело. Было такое ощущение, что оно, тело, предчувствует, будто его намереваются запихать в мясорубку и от этого трясется мелкой дрожью, отчего у желудка начинается морская болезнь.
Вскоре и мать, и Мишка под разными предлогами предательски удрали из дому. Оставив Лену в одиночестве мучаться похмельем.
Она лежала на кожаном диване под подозрительным взглядом двух фарфоровых слонов, ехидно наблюдающих с полки, как она разрывается между двумя желаниями: стошнить и не делать этого.
Когда переживания достигли пика, в прихожей раздался звонок. С трудом, поднявшись на ноги, Лена поплелась открывать дверь, про себя раздумывая, кому из домашних приписать садистские наклонности. Ведь любой из них мог воспользоваться ключами и не заставлять её из последних сил тащиться им навстречу.
Но это были не "домашние".
На пороге стояла Елена Григорьевна.
— Что ты здесь делаешь? — зло фыркнула женщина и, не дожидаясь, пока Лена сама посторониться, тараном прорвалась внутрь.
— Только не кричите, пожалуйста, — поморщилась Лена. У неё не было сил ни ругаться, ни выяснять отношения.
— Я хочу поговорить с Мишей, — заявила незваная гостья, круто разворачиваясь на каблуках.
— Его нет, — апатично констатировала Лена. Нельзя было винить того, кого подобный тон бы раздражал. Он саму её раздражал. — Он ушел.