Призрачные страницы истории
Шрифт:
Одновременно спешно проводилась работа по переоборудованию и изоляции помещения на втором этаже, куда дофин и был заключен без права допуска к нему кого-либо, не имевшего на то специального разрешения. В течение последующего полугода никто во вне не знал чего-либо определенного о его участи. Однако возможность подмены и увоза дофина, даже если заранее в тюрьме был тайно помещен его двойник, призванный сыграть роль Шарля-Луи, представляется маловероятной в промежуток времени между отставкой Симона и окончательным его уходом из Тампля. До 31 января продолжался ремонт помещений, в котором участвовали работники, хорошо знавшие дофина в лицо. Они заметили бы подмену. Каждый вечер со времени отбытия Симона дофина посещали четыре дежурных комиссара Коммуны, которые разговаривали с ним. С 19 по 30 января 44 комиссара видели дофина, все они, за исключением троих, знали «маленького Капета» в лицо, часто встречали его ранее в Тампле. Посещения комиссаров как будто
Очень показательное происшествие произошло в июле, ранним утром 10 термидора. Арестованного 9 термидора по решению Конвента Робеспьера и его ближайших сподвижников освободили вооруженные отряды некоторых парижских секций. Робеспьеристы укрылись в здании городского управления, войска Конвента ворвались в Ратушу, был дорог каждый солдат. Чаша весов склонилась в пользу термидорианцев, но участники переворота далеко не были уверены в своей победе, а ведь поражение, как понимал каждый из участников, было бы равносильно тому, чтобы через несколько часов попасть под нож гильотины. И как раз в эти напряженные до крайности часы один из главных руководителей термидорианцев, Баррас берет отряд в 200 человек и в сопровождении нескольких депутатов Конвента отправляется в Тампль для укрепления находившейся там стражи — на случай, если противник захочет заполучить в свои руки дофина. Очевидно, что Баррас считал возможным со стороны робеспьеристов попытку разыграть эту карту в политической игре и придавал важное значение тому, чтобы такая попытка сорвалась Быть может, он опасался и того, что воцарившейся неразберихой попробует воспользоваться и роялистская агентура для увоза ребенка.
Баррас и другие депутаты лично заглянули в камеры, где содержались дофин и его сестра. Одним из сопровождавших его дежурных был некто Лорине, который присутствовал полгода назад, 19 января, при передаче Симоном дофина его новым попечителям. Если бы он увидел вместо дофина другого ребенка, он несомненно сообщил бы об этом. Барраса сопровождал также депутат Конвента Гупило де Фонтене, который ранее был членом Законодательного собрания и видел дофина, когда 10 августа 1792 г. была свергнута монархия и королевская семья укрылась в помещении собрания. Конечно, можно допустить, что он внимательно не разглядел мальчика и не узнал его через два года. Но это вряд ли правдоподобно, если учесть всеобщее внимание, которое было приковано к дофину. Гупило де Фонтене еще раз видел дофина через два месяца, 7 брюмера (28 октября). От него не последовало никаких заявлений, что увиденный им ребенок не дофин. Но, может, он сообщил о том по секрету только одному Баррасу?
Нам известно о подобном заявлении со слов родственников этого депутата, сообщивших об этом через много десятилетий после революции. Другие депутаты, посещавшие дофина 10 термидора и позднее, подтверждали, что видели при этих встречах одного и того же мальчика. Непрерывная цепь показаний как будто доказывает, что с конца августа 1794 г. и до 25 февраля 1795 г. в Тампле находился тот же ребенок.
В 1840 г. маркиза Бролье-Солари, бывшая придворная дама Марии-Антуанетты, засвидетельствовала перед нотариусом, что зимой 1803 г. при беседе ее мужа с Баррасом бывший директор негодующе воскликнул по адресу Наполеона: «Я еще доживу до того, чтобы увидеть повешенным этого корсиканского злодея! Он проявил неблагодарность ко мне и выслал меня из страны за то, что я сделал его тем, чем он стал. Но он не преуспеет в своих преступных планах, так как существует сын Людовика XVI». Если дофин был жив, Баррас, как мы убедимся ниже, мог знать об этом. Но столь же возможно и другое: Баррас ненавидел Наполеона, который отплатил ему черной неблагодарностью, свергнув власть Директории во время переворота 18 брюмера 1799 г. Так что слова Барраса очень напоминают бессильные угрозы, а утверждение о похищении дофина — вымысел с целью подкрепить эти угрозы. Впрочем, к роли Барраса в возможном увозе дофина из Тампля нам еще придется возвращаться и впредь.
Возможность бегства Шарля-Луи неоднократно обсуждалась в политических кругах после термидорианского переворота. Вопрос о его судьбе затрагивался в мирных переговорах между Францией и некоторыми державами неприятельской коалиции, особенно с Пруссией, а также Испанией, где, как и во Франции до революции, правила одна из ветвей династии Бурбонов.
Предположить же, что похищение дофина произошло когда-то в конце 1793 г. или первой половине 1794 г. (вероятнее всего в последние дни пребывания Симона в Тампле, между 4 и 19 января), значит, допустить, что никто в последующий год или полтора из дежурных комиссаров Конвента и тюремных служащих всех рангов, идя на смертельный риск, не сообщил, что под видом дофина содержится другой ребенок.
В июне 1795 г. дофин умер, подточенный золотухой и туберкулезом, от которых до революции скончался его старший брат, и тяжелой тюремной обстановкой. В официальных отчетах о причинах и обстоятельствах смерти Шарля-Луи имеется (точнее, при желании можно вычитать) немало противоречий и как будто нарочито двусмысленных утверждений. Например, медицинское заключение было подписано четырьмя врачами, двое из которых, по всем данным, еще до революции имели случай видеть умершего мальчика. Но в заключении осторожно говорится лишь о том, что медикам был продемонстрирован мертвый ребенок и заявлено, что это труп «сына Капета». Такую формулировку можно счесть и за простую констатацию факта и, напротив, за многозначительную оговорку, что врачи не касаются вопроса, кем был скончавшийся ребенок, и что ими зафиксированы только результаты вскрытия его тела. Это не укрылось от внимания иностранных дипломатов. Австрийский канцлер Тугут, который мог опираться не только на опубликованные документы, но и на донесения разветвленной секретной службы венского двора, писал: «По правде говоря, нет никакой безусловной уверенности в смерти сына Людовика XVI. Его кончина пока не подтверждена никакими доказательствами, не считая объявления в „Монитёре“ и, самое большее, официальным протоколом, составленным по приказанию разбойников из Конвента и людьми, чьи показания основаны на том, что им представили тело мертвого ребенка, который, как их заверили, является сыном Людовика XVI». Тугут полагал, что с целью обескуражить роялистов и облегчить мир с Испанией члены Конвента «могли счесть соответствующим их интересам объявить о его смерти и сохранить в неизвестном и надежном месте такого ценного заложника в качестве последнего ресурса на случай опасности, которая может им угрожать при изменении обстоятельств».
За неделю до смерти дофина скончался лечивший его врач, известный хирург Десо. Его племянница мадам Тувенен через полвека, в 1845 г., показала под присягой, что ее тетка, вдова хирурга, сообщила следующее об обстоятельствах смерти мужа. Десо посетил Тампль и убедился, что ребенок, который там содержался, не дофин, хорошо известный ему по прежним визитам. Своим открытием он поделился с несколькими знакомыми депутатами. Его пригласили на званый обед, после которого он, вернувшись домой, почувствовал себя больным и вскоре скончался. Этот рассказ подтвердил в Лондоне ученик Десо доктор Аббейе, добавивший, что он опасался за свою жизнь и поэтому бежал из Франции. Правда, это свидетельства сомнительного характера. Исследователи установили, что в госпитале, где работал хирург, вспыхнула эпидемия, унесшая жизнь не только Десо (кстати, он скончался не 1 июня, а 20 мая), но и еще двоих его коллег, которые не видели дофина. Есть и другие показания. Княгиня Тюрсель, воспитательница дофина и его сестры, держала у себя в гостиной небольшой портрет бывшего воспитанника. После его смерти к мадам Тюрсель пришли два тюремщика, чтобы сообщить о кончине мальчика. Посмотрев на портрет, оба они сказали княгине, что умерший похож на изображенного на портрете. Это подтвердил и священник, присутствовавший при похоронах.
Безусловно, в интересах термидорианского правительства было утверждать, что дофин жив и по-прежнему находится в его руках или что он умер, но никак не признавать, что он был увезен из Тампля. Такое положение явно не устраивало бы и графа Парижского, поспешившего после известия о смерти дофина объявить себя королем Людовиком XVIII. Вернувшись в 1814 г. во Францию после падения Наполеона, король дал ясно понять, что не потерпит слухов, которые могли бы заставить усомниться в смерти дофина в 1795 г. Такая позиция не обязательно свидетельствовала, что втайне король не верил сведениям о смерти своего племянника в Тампле (и что поэтому не проводились заупокойные службы в день его предполагаемой кончины и т. д.). Вполне возможно, имелась в виду желательность пресекать нежелательные слухи, могущие поощрить различных авантюристов выдавать себя за дофина. Это, видимо, не учел бывший депутат Конвента Арман из департамента Мёз, видевший дофина за несколько месяцев до его кончины. Позднее он рассказывал, что ребенок послушно выполнял отдаваемые ему приказания, но от него нельзя было добиться ни единого слова. Создавалось впечатление, что он немой. Из этого рассказа было нетрудно прийти к выводу, что умерший в Тампле ребенок не был дофином. Установился режим Реставрации, и Арман имел неосторожность поделиться своими воспоминаниями в печати, после чего его, назначенного было префектом департамента Верхние Альпы, сместили с этого высокого административного поста и дали умереть в нищете. В 1814 г. была опубликована первая книга о дофине «Исторические записки о Людовике XVII». Ее автор, роялист Экар, утаил имевшийся в его распоряжении важный документ — заметки, сделанные вскоре после кончины ребенка в Тампле весьма осведомленным полицейским чиновником Сенаром, являвшимся по совместительству шпионом барона Батца. В этой бумаге прямо указывалось, что умерший мальчик не дофин. Стоит добавить, что через несколько месяцев после ее составления, в марте 1796 г., сам Сенар также скончался. (Его заметки были много позднее разысканы одним историком.)
Вдова «воспитателя» Симона Мария-Жанна (сам он был казнен в числе других робеспьеристов в термидоре) была тогда же посажена в тюрьму, но менее чем через месяц выпущена на волю. Возможно, что, оказавшись на свободе, она что-то неосторожно выболтала. Весной 1796 г. «вдову Симон» как будто бы по ее просьбе водворили в инвалидный приют, где она оставалась в течение более двадцати лет, вплоть до смерти в июне 1819. В годы Реставрации Мария-Жанна была поставлена под надзор полиции. Судя по полицейским отчетам, она находилась в здравом уме и твердой памяти. При встречах с разными лицами Мария-Жанна неоднократно говорила, что дофин был увезен из Тампля и подменен каким-то смертельно больным ребенком. Это же она повторила, исповедуясь перед смертью. В ее рассказах, хотя она ссылалась на лиц, из первых рук знакомых с положением дел в Тампле в 1794 и 1795 годах, имеются и явно неправдоподобные сведения. В 1816 г. полиция Реставрации под угрозой сурового наказания предписала Марии-Жанне прекратить всякие разговоры о дофине.
Этим свидетельствам можно противопоставить другие, особенно чиновников Коммуны Герена и Дамона, которые подтвердили — один в 1795, а другой в 1817 г., что ребенок, которого они знали ранее и посетили незадолго до его смерти, был дофином. Конечно, и в 1795, и в 1817 г. имелись влиятельные лица, заинтересованные, чтобы Герен и Дамон дали именно такие показания. Выяснилось, что протокол о смерти дофина был составлен в соответствии с требовавшимися формальностями и точно такие же неясности, которые в нем обнаружились, встречаются и в других заключениях о смерти. Правда, не все. Заключения о смерти в соответствии с действовавшим законодательством должны были составляться в присутствии родственников покойника. В Тампле содержалась сестра дофина, но ее не привели, чтобы она подтвердила личность умершего.