Призрачный сфинкс
Шрифт:
Ему было плохо, у него кружилась голова и звенело в ушах, но он буквально прикипел к дисплею, пожирая глазами строчку за строчкой; добрался до упоминания о маге Мерлионе, дочитал до конца десятую главу – и продолжал неподвижно сидеть, неотрывно глядя на экран.
Этого просто не могло быть.
Ни-ког-да.
Виктор Павлович не имел ни малейшего представления о том, сколько времени просидел так, прежде чем понял, что его знобит и одновременно бросает в жар. Внутри у него все тряслось, мысли путались, и он никак не мог сосредоточиться и решить, что же ему делать дальше.
Вообще-то, решение напрашивалось само собой: нужно было возвращаться
Яндекс справился и с этим заданием – и через несколько минут доктор Самопалов негнущимися пальцами отстучал короткое послание: «Г-н Корепанов! Очень хотел бы с Вами встретиться, и как можно скорее, по поводу «Призрачного Сфинкса». В. П. Самопалов».
Убедившись в том, что сообщение из «исходящих» переместилось в"отправленные», Виктор Павлович разогнулся, отъехал вместе со стулом от компьютера и, высунувшись из кабинки, беспомощно оглядел почти безлюдное помещение интернет-кафе. Привычный мир рухнул, превратившись в чью-то выдумку, в иллюзию.
В иллюзию…
Ответ мог прийти через полчаса, или через час, или через два – а мог и вообще не прийти. Алексей Корепанов вместе со своим романом мог оказаться порождением его, доктора Самопалова, собственного, деформированного психической болезнью, сознания. Все окружающее только видимость, иллюзия, майя… Именно так говорил Ковалев, именно так говорил Торенссен.
А существует ли на самом деле Ковалев, существует ли Торенссен? Или он, доктор-психиатр Виктор Павлович Самопалов, давным-давно – может быть, год, а может и десять лет – лежит на койке в больничной палате, утонув в пучине собственных бредовых видений?
Но если этот Корепанов при встрече объяснит, откуда знает об истории с Черным графом, о подробностях бесед психиатра с Ковалевым, о его, доктора Самопалова, жизни – значит, этот Корепанов вполне реален?
Да, Виктор Павлович был хорошим специалистом и отчетливо понимал неубедительность собственных доводов. Но собирался идти до конца – альтернатива выглядела слишком уж непривлекательно; он намерен был действовать, даже если действия эти были не более чем иллюзией или бредом.
Невидимый обруч все сильнее сжимал голову, и кровь резкими, нарастающими толчками била в виски. Отключив компьютер от Сети, доктор Самопалов покинул интернет-кафе, обошел свой стоящий у входа одинокий «жигуль» и, перейдя на другую сторону центральной улицы поселка, открыл дверь в другое кафе – не с компьютерами и модемами, а с коньяком-водкой на разлив и горячими пельменями – холодными беляшами на закуску.
В этом кафе посетителей было еще меньше: у окна пили пиво два небритых парня, дымя не самыми дорогими сигаретами и ведя светскую беседу на матерном языке с редким вкраплением общепринятых слов; в углу, упираясь локтями в крышку столика, медитировал над полупустым уже стаканом водки некто синюшный и опухший, видимо, пытаясь после вчерашнего «встать на нейтрал». Виктор Павлович взял сто пятьдесят граммов коньяка и осушил эту порцию прямо у стойки, закусив кружком лимона, посыпанного сахарным песком. Тут же попросил налить еще сто, забрал стакан и устроился за столиком у входа, лицом к стеклянной двери, сквозь которую было видно малолюдную улицу, обсаженную роскошными старыми липами, «жигули» и вход в интернет-кафе.
Коньяк помог довольно быстро – стальной обруч размяк и уже не столь сильно давил на голову, и прошел озноб, зато жар усилился. Лицо горело так, словно не дверь была рядом, а полыхающий костер, и Виктор Павлович то и дело вытирал лоб носовым платком. Сознание подернулось легкой дымкой, шум в ушах уже не тревожил, а убаюкивал. Окружающее слегка расплылось, и доктор Самопалов почувствовал себя почти хорошо.
Но только на несколько мгновений. До тех пор, пока в голову eму не пришла дикая мысль: а вдруг все это выдумал именно Корепанов? И Ковалева, и американского астронавта, и Черного графа, и его, доктора Самопалова…
Виктор Павлович передернул плечами и сделал большой глоток. Коньяк обжег горло, покатился по пищеводу, поддавая жару, и врач ощутил себя доменной печью. На носовом платке не оставалось уже ни одного сухого места.
Медленно тянулись минуты, густым медом вьползая из банки будущего и растекаясь по блюдцу прошлого. Допив, наконец, свое пиво, покинули кафе ценители-виртуозы крепкого слова, а доктор Самопалов, сложив руки на столе, невидящим взглядом смотрел на улицу, залитую лучами жизнерадостного пока осеннего солнца. Только спустя какое-то время он осознал, что уличный пейзаж загородила от него какая-то преграда. Преграда шевельнулась, сформировалась в не очень четкий образ – и оказалось, что напротив сидит спиной к входной двери тот самый, синюшный и опухший, медитировавший над стаканом в дальнем углу.
– А я тебя знаю, – хриплым голосом заявил любитель медитаций. – Ты лекарь из психушки, ага? Попиваешь, значит, в рабочее время. Достали, да?
Некоторое время Виктор Павлович молча смотрел на незваного собеседника, крутя пальцами недопитый стакан, а потом, чуть поморщившись, сказал:
– Собственно, вам-то какое дело?
– Да нет, я ничего, – дружелюбно отозвался синюшный. – От такой работы хоть кто запьет, понятное дело. Каждый день с психами возиться – сам психом станешь… – Он подался к Виктору Павловичу и просительно зашарил мутноватыми бесцветными глазами по лицу врача. – Слушай, выручи, а? Одолжи на соточку, а я тебе потом занесу, не сомневайся. Я долги всегда отдаю, вон хоть у нее спроси, – синюшный кивнул на продавщицу, которая, сидя вполоборота к стойке, смотрела окруженный стаканами и тарелками маленький телевизор.
– Подаю только по воскресеньям, да и то не всегда, – мрачно отрезал доктор Самопалов. – И не всем.
Синюшный покачал нечесаной головой:
– Зря, зря ты так, мил человек. Кто знает, что с тобой-то завтра будет… Вдруг да и на колени тебе падать придется, умолять… Хоть, может, и видимостъ все это одна, сон Господа Бога, да только и в видимости надобно тоже правила соблюдать – без правил-то все вообще в прах развеется. Как сказано: «День сей обратит мир в пепел…»
Виктор Павлович, не веря своим ушам, потряс головой, откинулся назад и уставился на синюшного.
– Что вы сказали? – едва выговорил он, с трудом шевеля непослушными губами. – Видимость?
– Ну да, видимость, – покивал непрошеный собеседник. – Я же говорю: сон Господа Бога. Вот сейчас Он проснется – и всем нам амбец. А Он повернется на другой бок и другой сон Ему приснится – только уже без нас.
Доктор Самопалов механическим движением сунул руку в карман пиджака, вытащил бумажник. Протянул деньги синюшному.
– Вот это по-христиански, – удовлетворенно сказал тот, принимая купюру, и повернулся к стойке. – Наташа, нацеди-ка соточку.