Призрачный сфинкс
Шрифт:
– Интересно, – не унимался Саня Веремеев. – Я, значит, сейчас, возможно, сплю в своей собственной хате, и мне снится сон про меня. Как я здесь вот лежу, в гостинице этой. Сейчас засну – и мне, который мне снится, приснится сон про меня. Как я где-то еще лежу и мне снится… И так до бесконечности, до полного опупения. С ума сойти!
– Вот именно, – сказал Сергей. – Так что не думай об этом, а считай слонов.
– Лучше кошек буду считать, – сообщил неугомонный Саня. – Люблю кошек. А ты заметил, здесь ни собак, ни кошек…
– Зато драконы, – сонно сказал Сергей. – Не хуже кошек…
«Возможно, драконы исчезли на Земле потому,
Ему представилась кабина «Аполлона-13», холодный лунный модуль, в иллюминаторе – Земля, но как попасть на нее? Они запросто могут пролететь мимо и затеряться в черной пустоте… навсегда затеряться в пустоте… Где Земля? Нет Земли, ничего нет, сплошной мрак… И голос во мраке… «А наяву лишь одно: пустота… Пустота. Пустота…» Голос затих и тоже растворился в пустоте…
Он знал, что у него больше нет никакого тела, и души тоже нет, ничего нет, и он действительно всего лишь иллюзия, но иллюзия не Уолтера Грэхема, а чего-то другого, необъятного, заполнившего весь мир – вернее, это необъятное, и в то же время не существующее, и притворялось миром – на мгновение… Необъятное внезапно разразилось взрывом – грохот раздался на всю Вселенную, возрождая ее из небытия…
– Тьфу ты, бля! – выругалась Вселенная голосом Гусева.
Сергей вынырнул из океана снов и открыл глаза. Свечи уже догорели, но света наружных фонарей было достаточно для того, чтобы разглядеть стоящего посреди комнаты Дон Жуана, вернувшегося с охоты.
– Ты чего шумишь, Геныч? – хрипло спросил Сергей.
– Да понаставили табуреток на проходе!
Сергей посмотрел на пол – там лежал табурет, а рядом – свалившаяся с него одежда Сани Веремеева. За окном было тихо – видно, стояла уже глубокая ночь.
– Ослеп, блин, от любовных страданий, – сонно проворчал Саня и сел на кровати. – Собирай теперь.
– Парни, я вам сейчас что-то расскажу, – Гусев присел на край стола и локтем ненароком опрокинул подсвечник. – Это, парни, уже ни в какие ворота не лезет.
– У тебя, видать, тоже кое-что не влезло, – продолжал ворчать Саня, – если мебель роняешь.
– Не шурши, Веремей! – с досадой воскликнул Гусев. – Дело не в этом. Я вам про девочку эту сейчас расскажу, про Эниоль, так вы с кроватей попадаете, отвечаю!
С кровати ни Сергей, ни Саня не упали, но поведанная Гусевым история действительно не лезла ни в какие ворота…
Гусев, по его словам, сразу же обратил внимание на вошедшую в трапезную в сопровождении бальзаковского возраста дамы и двух средних же лет мужчин девушку в неброском темном дорожном платье и надвинутой на лоб темной шляпке. Впрочем, внимание на нее обратил не только Гусев, но и молодые воины из десятки Зинга – но довольно быстро вновь переключились на пиво, предмет, по их мнению, более притягательный. Гусев же пялиться на девушку не прекратил, во-первых, потому, что избалованная доселе женским вниманием плоть его уже исстрадалась без этого самого внимания, а во-вторых, девушка – что было совершенно невероятно – казалась ему знакомой. Света в трапезной было маловато, и сидела девушка довольно далеко от Гусева, да еще и боком к нему, но когда пограничники разразились гомерическим хохотом после очередной удачной шутки, она повернула голову к их столу – и Гусев чуть не свалился с лавки.
– Представляете, парни, вылитая Юлька! – трагическим тоном сообщил он клюющим носами Сергею и Сане Веремееву. – Мы с ней на майские познакомились, в горсаду, там конкурсы всякие были, то-се, а потом в кабак, ну, и все вытекающее.
– Извергающееся, – язвительно вставил Саня Веремеев и упал на подушку. – Или, по-научному, эякулирующее.
А потом эта Юлька исчезла из жизни Гусева, как исчезали и многие до нее, потому что им находилась замена. Гусев жил по известному принципу «всех женщин не перетрахаешь, но стремиться к этому надо» и не собирался этому принципу изменять по крайней мере, по его словам, еще лет пятьдесят.
– Вылитая Юлька, парни! – повторил Гусев и для пущей убедительности стукнул по столу кулаком.
– Это бывает, – устало сказал Саня Веремеев. – Это тебе уже сам знаешь что в голову ударило. В общем, короче, Гусек. Поиметь тебе ее, как я понимаю, не удалось, мамочка не позволила. Вот ты и бродишь, куролесишь, спать людям не даешь. Ничего, в столице наверстаешь, там наверняка жрицы любви имеются в достаточном количестве.
– Молоток, Веремей! – Гусев еще раз стукнул кулаком по ни в чем не повинному столу. – Правильно мыслишь. Только это не мамочка, мне уже потом Эниоль сказала. Это ее воспитательница, наставница.
– О! – сказал Саня. – Скидавай сорочку – я наставник, дочка…
– Саня, не перебивай, – вмешался Сергей; его вновь клонило в сон. – Чем быстрее он изложит свои похождения, тем быстрее уляжется.
Из дальнейшего рассказа Гусева выяснилось, что Эниоль в сопровождении наставницы и слуг совершает поездку откуда-то с севера на Побережье к какой-то тамошней родне. Интерес Гусева к ее персоне она заметила и оценила… в общем, поужинав, она уединилась в своей комнате, а наставница и слуги улеглись спать. Съевший не один десяток собак в этом деле Гусев, выяснив, где находится комната Эниоль, прошел по карнизу к ее распахнутому окну и…
– Ты прям какой-то садист, Гусек! – не выдержал Саня Веремеев. – Мы тут без баб, понимаешь, а он, понимаешь, смакует свои сексуальные похождения. Маркиз Садюга!
– Да я не о том! – Гусев заерзал на столе. – Стал я с ней общаться, про себя рассказывать, про нее выспрашивать. А она точь-в-точь Юлька, аж мурашки по коже! Я и про Юльку ей рассказал, как в кафе в горсаду сидели, а потом у нее дома… И что вы думаете, парни? Стала эта Эниоль задумываться, припоминать, и вдруг говорит: да-да-да, было что-то такое, снилось, говорит, что-то. Я тебя, говорит, тоже помню, ты еще про какого-то своего командира рассказывал. Ну, парни, тут я и потух. Зовут его, говорит, как-то сложно и странно, только ты, говорит, не подсказывай, я сама вспомню, у меня, говорит, память отличная, мою память в школе все учителя отмечали.
– И вспомнила? – напряженным голосом спросил Сергей, а Саня Веремеев вновь сел на кровати.
– Вспомнила… Сама… – Гусев почему-то перешел на свистящий шепот.
– Дотысячиевский.
– Что-что? – Сергей тоже привстал.
– До-тысячи-евский, – по слогам сказал Гусев.
– До ста! – воскликнул Саня. – До сто! – Досто-евский!
– Ага, – сказал Гусев. – Такие дела, парни. Бредим мы, и бредим капитально. Какие-то новые химикаты на нас испытывают. Мощная штука, да?
– Не то слово, – пробормотал Саня Веремеев. – Однако же вот щиплю я сейчас себя за руку – и мне же больно, блин! По-настоящему больно!