Призрак Адора
Шрифт:
«Мои, с «Дуката», – понял я, с усилием подгоняя зрение со света на полумрак. По таверне прошёл рокот. Что ж, надо что-то делать.
– Томас Локк приветствует своих матросов и всех работников синей пашни! – негромко, но весомо произнёс я.
За столами завскакивали, раздались приветственные восклицания, кое-кто, шатаясь, полез ко мне с бутылкой и кружкой. Бэнсон качнулся вперёд, развёл руки в стороны, и после этого жеста народец прилепился к стене, а я прошёл дальше, туда, где уже видел, для нас проворно освобождали стол. Мы сели вдвоём. Трое в красных рубахах стояли рядом, без приглашения не садились. Появились на столе две чистые кружки, в них налили вина. Не обойдите матросского угощения, мистер Локк, – сказали рядом.
– Слава Богу, будем добры и здоровы, – ответил я, с благодарственным выражением лица поднимая кружку.
Но выпить ещё долго не мог, потому, что сначала мои матросы, а затем и все, кто был в таверне, потянулись стукнуться своими кружками с моей поднятой, а затем – так же уважительно – с кружкой Бэнсона.
– Вы пейте, мистер Локк, – снова произнёс тот же голос, – а покушать ещё не скоро будет.
– Хозяин таверны пришёл, так повар с ним ругается. За стеной, слышите?
– Кто же смеет ругаться с хозяином?
– Кто-кто, а Леонард посмеет. Бродяга, без документов, а повар отменный. Хозяин ухватился за него, заставляет работать лишь за еду да крышу над головой. Он ничего, работает, но когда хозяин заставляет его ловчить – умрёт, а на своём настоит.
– И правильно, – добавили ему, – Леонард нас всегда по человечески кормит, не ловчит и не подличает. Хозяин это считает разорительным, хотя с тех пор, как взял нового повара, – едоков здесь утроилось. А станут готовить так же скверно, как прежде – мы отсюда уйдём.
– Это – да! – горячо подхватил кто-то. – Солонины с червями мы в море накушались, так хоть на берегу брюхо побаловать!
Это я услышал уже за спиной, потому что встал и направился в поварской придел, и дальше – к темневшей в глубине его двери, из-за которой слышны были громкие голоса. Я уже поднял было руку, чтобы толкнуть дверь, но остановился и вслушался.
– Я потаж готовить не буду, – раскатывался твёрдый, басовитый голос.
– В море пойдёшь! В море пойдёшь! – визгливо, с ненавистью ответствовали ему. – В порту здесь всем скажу, что выгнал повара гадкого и нахального, здесь тебя к котлу никто не подпустит! Камбузным жеребцом пойдёшь плавать, сальной паклей!
– Потаж готовить не буду, – упрямо повторил бас.
Я опустил руку, вернулся. Подозвал одного из матросов, спросил:
– Что такое потаж?
– Свинячье пойло, мистер Том, – ответил он мне. – Берутся очистки, объедки, обглоданные кости, рыбьи головы, всё это копится несколько дней, потом запускается в котёл и приготовляется суп. Вот он-то потажем и величается.
«Вот значит, как», – подумал я, а вслух сказал:
– Леонард этот действительно хороший повар?
– Такого здесь не было никогда, мистер Локк.
– Давно он здесь?
– Скоро полгода.
– Откуда он?
– Издалека, из-за Дуная. Наверное, дальше Франции.
– Да нет, – поправили его. – из Запорожья он, с турками воевал. Что-то тянется за ним, вроде верёвочки вздёрнутой. Бежал вот аж до Англии.
Теперь я уже решительно прошёл к двери, распахнул её и шагнул внутрь. Мельком взглянул на хозяина. Неопрятный и рыхлый. Обычная портовая крыса. Обратился к высокому, крепкому парню моих, наверное, лет, с длинными, чёрными, свисающими усами и бритой налысо головой:
– Ты Леонард?
– Я – Леонард, – развернувшись, с достоинством ответил он и прибавил: – Сэр.
– Я – Томас Локк Лей, если тебе это что-нибудь говорит.
– Ничего не говорит, сэр.
– Ну до времени и нужды нет. Ты покорми нас, Леонард, в последний раз. Так, чтобы сытно и дорого. Двое нас, – добавил, выходя из затхлого помещения.
Через несколько минут он приблизился к нашему столу, притащив поднос с хорошими закусками. Взглянул на массивную фигуру Бэнсона, притащил ещё раз. Уставил стол. Сытно, обильно. По моей просьбе достал хорошего пива и принёс ещё одну кружку.
– Садись, – кивнул я ему на свободное место.
Он с достоинством сел. Открыто, по-мужски взял кусок ветчины, хлеб. Налил всем пива. Молча выпили, молча принялись жевать.
– Ты из какого народа, Леонард? – утолив первый голод, спросил я его.
– Запорожский казак, – неохотно, но честно сказал он.
– Английский откуда знаешь?
– Был коком на английском судне, два года.
– Поварскому делу где обучался?
– Нигде. От рождения желание и способность имею. Кашеварил в курене [3] , хотя и был весьма молод.
3
Курень – военный отряд у казаков-московитов.
– Есть отчего бегать по свету?
– Есть. Офицера убил. До смерти.
– Было за что?
– Значит, было. – Лицо его сделалось вдруг недобрым.
– ну и ладно. Ты не опасайся, мне говорить можно. А Леонард – ведь не совсем твоё имя? Мама-то тебя как звала?
– Левко.
Мы помолчали, занятые едой. Вдруг он спросил:
– А почему вы в последний раз кушаете?
– Не мы кушаем, Леонард. Это ты в последний раз здесь кормишь…
– Что это? Как это? – раздался вдруг визгливый, негодующий голос: хозяин подобрался к денежным гостям, да словечко услышал.
– Ты почему до сих пор не ушёл от этого господина? – не обращая внимания на хозяина, спросил я.
– Он мне деньги должен! – завопил человек. – Почти фунт! Он без документов, я его от полиции выручал! Пусть отрабатывает!
Леонард сник, опустил голову:
– Да, должен. Надо отработать…
– Нашёл бы хорошего купца, – послышался голос со стороны кучки матросов, – да и сел на корабль. Где бы он искал тебя с этим фунтом?
– Как это? – Леонард вскинул голову. – А совесть? Остаток жизни вором прожить?