Призрак дома на холме
Шрифт:
— Я?!
— Конечно. — Доктор наградил ее удивленным взглядом. — Много лет назад, в детстве. Камни…
Элинор нахмурилась и помотала головой. Пальцы, сжимающие ножку бокала, дрожали. Наконец она проговорила:
— Это были соседи. Мама говорила, что соседи. Люди так завистливы.
— Возможно, — кивнул доктор, улыбнувшись Элинор. — Разумеется, случай давным-давно позабыт. Я упомянул о нем с единственной целью — объяснить, зачем я вас сюда пригласил.
— В моем детстве, — лениво протянула Теодора, — «много лет назад», как тактично выразился доктор, меня выпороли за то, что я бросила кирпич в стекло теплицы. Помню, я долго об этом думала, вспоминала порку — но и чудесный звон тоже — и
— Я довольно плохо помню… — неуверенно сказала Элинор доктору.
— Но почему? — спросила Теодора. — Ладно, я верю, что Хилл-хаус считается нехорошим домом и вы, доктор Монтегю, пригласили нас сюда для наблюдений — держу пари, еще и потому, что не хотели жить здесь в одиночестве, — но я все равно не понимаю. Это жуткий старый дом, и если бы я его сняла, то при первом взгляде на вестибюль потребовала бы деньги обратно, однако в чем тут дело? Что всех так пугает?
— Не знаю, — ответил доктор. — Я не могу назвать то, что не имеет названия.
— Мне так и не объяснили, что происходит, — с жаром обратилась Элинор к доктору. — Мама сказала, это соседи, они злятся на нас за то, что мы до них не снисходим. Мама…
Люк перебил ее.
— Думаю, — медленно и раздельно произнес он, — нам всем нужны факты. Что-то, что мы сумеем понять и сложить.
— Во-первых, — сказал доктор, — я задам вам вопрос. Хотите ли вы уехать? Советуете ли вы нам всем собрать чемоданы, предоставить Хилл-хаус самому себе и больше никогда не иметь с ним дела?
Он посмотрел на Элинор. Та стиснула руки и подумала: вот еще один шанс уехать, а вслух сказала: «Нет» — и смущенно покосилась на Теодору.
— Я сегодня вечером вела себя немного по-детски, — сказала она. — Испугалась, как маленькая.
— Элинор говорит не всю правду, — вступилась за нее Теодора. — Я струхнула не меньше; мы обе до смерти переполошились из-за кролика.
— Кролики — жуткие создания, — поддержал ее Люк.
Доктор рассмеялся.
— Полагаю, мы все сегодня вечером были немного нервные. Как-никак это потрясение — повернуть за угол и увидеть Хилл-хаус целиком.
— Я думал, доктор врежется в дерево, — подтвердил Люк.
— Теперь я очень смелая — в теплой комнате у камина вместе со всеми, — сказала Теодора.
— Мне кажется, мы не можем уехать, даже если захотим. — Элинор произнесла фразу раньше, чем поняла, что собирается сказать или какое впечатление произведет это на остальных. Поймав их недоуменные взгляды, она рассмеялась и добавила: — Миссис Дадли нас не простит.
Она не знала, поверили ли остальные трое ее объяснению, и подумала: может быть, мы уже попались и дом нас не отпустит.
— Давайте выпьем еще немного бренди, — предложил доктор, — и я расскажу вам историю Хилл-хауса. — Он снова занял лекторскую позицию у камина и начал — медленно, нарочито бесстрастно, как будто повествовал о давно умерших королях и войнах давно прошедших столетий: — Хилл-хаус был выстроен восемьдесят с лишним лет назад неким Хью Крейном в расчете на детей и внуков; без сомнения, он и сам надеялся окончить тут свой век в удобстве и роскоши. Увы, едва ли не с первого дня Хилл-хаус преследовали несчастья. Жена Хью Крейна погибла за минуты до того, как увидела дом: карета перевернулась на подъездной аллее, и молодую женщину внесли «бездыханной» — кажется, в пересказе истории стояло это слово — в выстроенный для нее дом. Хью Крейн, у которого на руках остались две маленькие дочки, озлобился и затосковал, однако из Хилл-хауса не уехал.
— Дети росли здесь? — недоверчиво переспросила Элинор.
Доктор улыбнулся.
— В доме, как я сказал, сухо. В округе нет болот, вызывающих лихорадку, сельский воздух полезен для здоровья, сам дом считался роскошным. Я вполне допускаю, что двое маленьких детей могли здесь играть. Им, возможно, было тут одиноко, но отнюдь не плохо.
— Надеюсь, они бродили босиком по ручью, — сказала Теодора, глядя в огонь. — Бедняжки. Может, их все-таки иногда выпускали на луг — бегать и рвать цветы.
— Отец женился еще раз, — продолжал доктор. — Вернее, еще два раза. Ему крайне… э-э… не везло в браке. Вторая миссис Крейн погибла при падении — хотя я не сумел выяснить, когда и как это произошло. Ее смерть была такой же трагически неожиданной, как и смерть предшественницы. Третья миссис Крейн скончалась от чахотки где-то в Европе; в библиотеке Хилл-хауса вроде бы хранятся открытки, которые присылали девочкам отец и мачеха из различных санаториев. Девочки жили здесь на попечении гувернантки; после смерти третьей жены Хью Крейн остался за границей, а дочерей отправил к родственнице их матери, у которой они и находились до совершеннолетия.
— Надеюсь, мамина родственница была повеселее старого Хью, — заметила Теодора, по-прежнему угрюмо глядя в огонь. — Страшно подумать, что дети росли в темноте, как шампиньоны.
— Сами они были другого мнения, — сказал доктор. — До конца жизни сестры спорили из-за Хилл-хауса. Хью Крейн, потерявший надежду на династию, вотчиной которой будет Хилл-хаус, умер в Европе вскоре после жены. Дом оказался в совместном владении сестер, к тому времени уже барышень — по крайней мере, старшая начала выезжать в свет.
— Сделала себе высокую прическу, научилась пить шампанское и играть веером…
— Хилл-хаус долгие годы пустовал, однако поддерживался в жилом состоянии: сперва думали, что вернется Хью Крейн, затем, после его смерти, что здесь поселится какая-нибудь из дочерей. Очевидно, на каком-то этапе они приняли решение, что Хилл-хаус достанется старшей. Младшая вышла замуж…
— А, — сказала Теодора, — так младшаявышла замуж. Наверняка увела кавалера у старшей.
— Утверждают, что старшую сестру и впрямь обманул возлюбленный, — подтвердил доктор. — Впрочем, так говорят почти о каждой даме, которая по той или иной причине предпочла остаться одна. Итак, здесь поселилась старшая. Видимо, она унаследовала отцовский характер: прожила тут много лет одна, почти затворницей, хотя в Хиллсдейле ее знали. Как ни странно вам это покажется, она искренне любила Хилл-хаус и считала его своим родовым гнездом. Со временем она поселила у себя местную девушку в качестве компаньонки; насколько я понимаю, тогда в Хиллсдейле не было сильного предубеждения против этого дома, поскольку старая мисс Крейн — как ее, естественно, стали называть — нанимала там слуг, а решение взять деревенскую девушку в компаньонки расценили как проявление доброты. Между сестрами кипела неослабная вражда: младшая утверждала, что уступила дом в обмен на некие фамильные ценности, довольно значительные, которые старшая теперь отказывается отдавать. В списке фигурировали украшения, старинная мебель и тарелки с золотой каймой — последние почему-то служили для младшей сестры источником особого раздражения. Миссис Сандерсон любезно разрешила мне порыться в коробке с семейными бумагами, и я нашел несколько писем, полученных мисс Крейн от сестры, — в каждом из них о тарелках говорится с неутихающей болью. Так или иначе, старшая сестра умерла от пневмонии здесь, в доме, в обществе одной лишь компаньонки. Впоследствии возникли слухи, будто врача вызвали слишком поздно и старуха лежала наверху одна, пока молодая особа любезничала в саду с кавалером, но я подозреваю, что все это наговоры. Насколько я понял, эта версия возникла не сразу; более того, почти все обвинения исходят непосредственно от младшей сестры, которая так и не успокоилась в своей ненависти.