Призрак и сабля
Шрифт:
— Что, тоже обед готовит? — усмехнулся всадник.
— Не-а, — помотал головой парнишка. — Дед Карпо просто так сидит… на завалинке греется.
— Ну, тогда позови-ка ты мне… — Тарас на мгновение задумался. — Вот деда Карпа и позови, пострел… — закончил фразу, одновременно бросая хлопцу какую-то мелкую монетку.
— Ага! — воскликнул тот обрадовано. — Уже бегу, господин! Я мигом!
Минуту на подворье было тихо, а потом послышались неспешные шаркающие шаги, и в воротах объявился согбенный, опирающийся на толстую клюку, седой старик. Лет семидесяти, а то и более.
— Звали, господине? — спросил без интереса.
— Здравствуй, дед… — поздоровался вежливо Куница. — Вопрос у меня к тебе имеется, а за то, что старость твою потревожил, прими от меня небольшое вознаграждение.
Куница с коня слезать не стал, все ж не по чину богатому господину у каждого плетня спешиваться — но, протягивая монету, свесился с седла как можно ниже, чтобы старику не пришлось за ней тянутся.
— Спасибо, за оказанное уважение, господине, — чуть уважительнее поклонился тот. — Спрашивайте. Если смогу, отвечу.
— Скажи, старик, знаешь ли ты, где в Ужали проживает купец Мкртыч Ованесян?
— Не о покойном ли Микитиче ты спрашиваешь, господине? — немного удивился старик.
— Почему покойном? — в свою очередь изобразил удивление и некоторую растерянность Куница.
— Ну, да… — пошамкал беззубым ртом старик, сводя воедино кустистые брови. — Уже это… нет, не припомню… невесть сколько лет, как погиб он. Разбойники, бают, на караван его напали, да самого, при этом, и убили…
— Какое печальное известие.
— Ну, это вряд ли. До нынешнего дня Микитич все равно не дожил бы, — пожал плечами старик и словоохотливо объяснил. — Я и то, едва землю топчу, а покойный купец, царствие ему небесное, не меньше чем на добрых два десятка лет раньше меня уродился.
— А дом его стоит? — изобразил тревогу на лице Куница. — Или нет? Из родни остался кто живой? Или весь их род сгинул?
— Тю, с чего ж им умирать, Ованесянам-то? И дом стоит… Крышу подновили, крыльцо переставили… У Микитича родни хватает. Армяне, они ж, если десятка деток не настругают, считают себя обиженными судьбой. Да, кстати, вот же голова дырявая. Так у них свадьба скоро намечается! Если от покойного Микитича считать, это значит, правнучка его замуж выходить собралась. А вы, господине, наверное, к ним на свадьбу приехали?
— На свадьбу… конечно же на свадьбу, — легко согласился Тарас. — Так как же мне найти их дом, любезный?
— А что его искать, вон туда, вверх по улице и поезжайте. Подворье у них большое, приметное — сразу увидите… — старик опять задумчиво пожевал губами, а потом неуверенно добавил. — Вот только, что-то я никого из них уже пару деньков не видал… — и закончил с некоторым сомнением. — Наверно, лучше пусть малой вам дорогу покажет. Так надежнее будет… Эй, Петруха, где ты, балбес? Проводи господина к дому Ованесянов.
Хлопец с готовностью подскочил ближе и, совершенно не обращая внимания на уморительно вывалившего язык пса, но с опаской поглядывая на неподвижного, как собственное чучело беркута, протянул руку к уздечке.
— Давайте повод…
— Э, нет, парень. Так не годиться, — остановил его Куница. — В чьих руках узда — тот и хозяин. Так что извини…
— Ну, тогда я вперед пойду, а вы, следом езжайте… — покладисто кивнул расторопный паренек и залопотал босыми ногами вверх по улице, направляясь в сторону городского центра.
Большой двухэтажный купеческий дом, выглядывал, еще не потускневшей красной черепицей, не только над высоким палисадником, но и над старыми плодовыми деревьями, высаженными наверно еще при закладке фундамента и теперь доживавшими своего древесного веку. Судя по тому, что на дряхлых яблонях, грушах, вишнях и сливах не было ни одной сухой ветки, хозяева за деревьями любовно ухаживали, а на более молодые и обильнее плодоносящие не спешили менять, из-за уважения к своему пращуру, собственноручно разбившему этот сад.
Не добежав несколько шагов до высоких и плотно запертых дубовых ворот, парнишка, вдруг остановился, как вкопанный. Неуверенно огляделся по сторонам, осматривая безлюдную улицу, и только потом, колеблясь, указал на прорезанную в воротах калитку.
— Здесь, господин… они проживают… — произнес чуть дрожащим от волнения голосом. — Но… но вы, лучше, не заходите во двор… Хотите, я свистну? Может, выглянет кто на улицу?
— С чего такие предосторожности? — удивился, спрыгивая с лошади Куница. — Или армяне теперь, вместо заезжего двора, разбойничий притон держат?
— Так, вон же… — парнишка ткнул рукой себе за спину, указывая на калитку. — Знак.
Тарас посмотрел на нее, но ничего необычного не увидел. Калитка, как калитка. Разве что тряпица какая-то грязная на щеколде болтается. Не иначе, как с недавних празднеств осталась. И вопросительно взглянул на своего провожатого.
— Чего? Какой еще знак?
— Неужто не видите? Вон же — ленточка черная повязана… — чуть вздрагивающим от волнения голосом, объяснил парнишка.
— И что?
— Так предупреждение это… — все больше удивлялся непонятливости приезжего господина Петрусь.
— Да объясни ты толком, пострел этакий… — не выдержал Куница. — Я же из других мест. С вашими обычаями не знаком. Откуда мне знать, что означает повязанная на двери траурная лента? Умер кто-то?
— Хуже, господин, — помрачнел лицом парнишка. — Лихо-Злосчастье в этом доме завелось… Вот хозяева и предупреждают соседей… Чтоб, значит, никто не зашел к ним на подворье и не перенял беду на себя.