Призрак музыки
Шрифт:
– Почему это больную? – удивилась Настя. – У меня с головой все в порядке.
– Как же в порядке, когда ты сама с собой разговариваешь?
– Да это я так, для образности. Мысли вслух. А идея у меня примитивно простая…
Пока Коротков допивал кофе, она коротко, но последовательно изложила ему суть своих недавних рассуждений. Правда, теперь, произнесенные вслух, эти логические построения уже не казались ей столь убедительными и безупречными. Настя снова начала сомневаться.
– То есть, как я понял из твоего бессвязного бормотания, у тебя две версии. Первая связана с тем, что Храмов был средненьким опером или даже вовсе никудышным, и тогда ты ничего не понимаешь. Вторая версия исходит из того, что Храмов был хорошим опером, правильно?
– Правильно. Тебе не нравится? – робко спросила она. – Тебе кажется, что это слабая конструкция?
– Нормальная. Спасибо, подруга Павловна, за кофий, был он исключительных вкусовых качеств. А насчет Храмова я уже узнавал, так что могу немного облегчить твою тяжелую умственную жизнь. Толя Храмов был хорошим опером. И я готов с тобой согласиться в том, что если его что-то насторожило, то он в первую очередь побежит к своим друзьям в милицию и попытается собрать какую-нибудь информацию. Но мыслишь ты как-то однобоко. Я понимаю, ты увлеклась своими умопостроениями, но за всем этим интеллектуальным пиршеством ты забыла о других полезных вещах.
– Например?
– Например, о том, что убийство Храмова совсем не обязательно связано с убийством Дударевой. С чего ты вообще это взяла, подруга дорогая? Разве у адвоката и бывшего сыскаря мало поводов быть убитым? Что у нас Храмов – ангел с крылышками, не имеющий врагов и недоброжелателей? Как я есть твой начальник…
– Вот как ты есть мой начальник, – перебила его Настя, – так ты и распорядись, чтобы эти версии отрабатывались. У тебя вон целый отдел в подчинении, и в отсутствие Колобка ты у нас единоличный царь и бог. Только не вздумай распоряжаться исключительно в мой адрес. Я понимаю, Юрик, у тебя трудности роста, ты молодой руководитель, вышедший из наших рядов, и отдавать приказы тебе неудобно. Знаешь, есть такое слово «стрёмно». Так вот тебе стрёмно приказывать нам. Ты ждешь, когда мы сами к тебе придем и предложим, а ты одобришь и согласишься. Получается, что вроде как мы сами себе работу ищем. Я отношусь к этому с пониманием и сочувствием и прошу у тебя разрешения заниматься своей версией, а другие ты уж поручи кому-нибудь, ладно? Только не мне.
– Веревки ты из меня вьешь, – хмуро проворчал Коротков.
– Я просто пользуюсь тем, что пока еще ты младший по званию. Не плачь, Юрик, скоро ты станешь подполковником, и эта малина закончится. Будешь меня погонять, как пассажир рикшу. Так я пошла?
– Иди уж, ладно.
Коротков подошел к двери и прислушался.
– Ну, что там наши генералы? – спросила Настя.
– Кажется, больше не шастают. По крайней мере, подобострастных голосов в коридоре не слыхать. Да, чуть не забыл спросить, как там Стасов с семейством?
– Хорошо. С Иришкой воюют, все пытаются ее жизнь устроить. Пора ее познакомить с Мишей Доценко, может, у них сладится.
– А что? – оживился Коротков. – Идея богатая. Ирка будет хорошей милицейской женой, она же вон сколько лет при Татьяне просуществовала, так что в наши трудности легко вникнет. А малыш как?
– Огромный. Вот такой, – Настя широко развела руки. – Ты давно у них не был?
– Месяца два, наверное. Гришка еще не ходил.
– Теперь вовсю топает.
Коротков ушел к себе, а Настя сделала несколько телефонных звонков и отправилась к бывшим коллегам Анатолия Леонидовича Храмова.
По дороге она забежала к эксперту Олегу Зубову.
– Чего пришла? – хмуро встретил ее Зубов. – У меня твоего ничего нет.
– Я знаю. Олеженька, я могу обратиться к тебе с просьбой?
– Через буфет, – традиционно ответил эксперт. – Я бесплатно не подаю.
– Я сбегаю, – согласилась Настя. – Но просьбу-то можно высказать или как?
– Валяй, – милостиво разрешил он.
Оторвавшись от микроскопа, он с наслаждением распрямил плечи и с хрустом потянулся.
– Одни хворобы от такой работы, – пожаловался Олег. – Сидишь целыми днями ссутулившись, или на коленях ползаешь по сырой земле, или…
Это было необходимым элементом общения с Зубовым, и каждый, кто хотел с ним хоть о чем-то словом перемолвиться, должен был набраться мужества и терпеливо выслушать весь пакет жалоб на работу, здоровье, порядки в стране и глобальное потепление в атмосфере. Зубов был очень квалифицированным специалистом и имел право подписи по огромному количеству самых разнообразных экспертиз, поэтому с ним считались и терпели его причуды и несносный характер. Настя испытание выдержала с честью, она просто отключилась и думала о своем.
– Давай свою просьбу, – наконец сказал Олег. – Опять что-нибудь «срочно-секретно-губчека»?
– Да нет, все проще гораздо. Ты Мусина знаешь?
– Эксперта? Знаю. И чего?
– А ты можешь ему позвонить?
– Могу. И зачем?
– Понимаешь, у следователя Гмыри в производстве находится дело, по которому я работаю. Гмырю я с самого утра поймать не могу, а Мусин был на месте происшествия и брал образцы. Я хочу узнать у него результаты. Только он ведь мне не скажет, кто я ему? Мы практически незнакомы.
– Это можно, – с облегчением ответил Зубов. – Труд невелик. В буфет можешь не бежать, тебе по старой дружбе бесплатно сделаю.
Через десять минут Настя выходила из здания на Петровке, повторяя про себя: «На окурках слюна только Храмова. На одном стакане следы пальцев Храмова, следы его губ и остатки минеральной воды. На другом стакане ничего нет, кроме пальцев Храмова. Даже следов воды. Следов рук, не принадлежащих хозяевам квартиры, на месте преступления достаточно, но это и понятно, учитывая, что Храмов часто принимал клиентов у себя дома. Какие из них принадлежат убийце? Или никакие? Судя по тому, что Храмов поставил гостю стакан, а тот к нему даже не прикоснулся, он был более чем осторожен. Ведь часто случается, что преступник все-таки пьет и ест вместе с будущей жертвой, а потом тщательно моет за собой посуду и уничтожает следы там, где их оставил. Это сразу бывает заметно при осмотре. А убийца Храмова так не сделал. Он просто постарался не оставлять следов, а те, которые оставил, невозможно вычленить из бесчисленного количества следов, оставленных другими людьми. Храмов две недели жил один, без жены, судя по количеству пыли в квартире, уборку он за это время не делал ни разу, а посетители к нему ходили по нескольку раз в день. И преступник прекрасно понимал, что за две недели в квартире так натоптали и столько всего в нее нанесли, что он может спать спокойно и ни о чем не волноваться. Умная сволочь!»
И снова Селуянову понадобилась помощь Ивана Федоровича. Булгаков обладал отменной памятью, в том числе и зрительной, лица запоминал с первого раза и надолго, и в задуманной комбинации без него было никак не обойтись.
В квартире Клавдии Никифоровны Романовой временно «поселилась» тучная немолодая женщина по имени Лидия Ивановна, бывший эксперт-криминалист, лет пять назад вышедшая на пенсию. Она должна была вести себя тихо, к телефону не подходить, зато открывать дверь, ежели кто позвонит. Но открывать не всем. Понятное дело, если к тете Клаве заявится кто-то из соседей или приятельниц, то им долго придется объяснять, кто такая эта посторонняя женщина и что она здесь делает. Вранье-то можно любое придумать, и очень даже правдоподобное, но нет никаких гарантий, что ожившая после приступа Клавдия Никифоровна не позвонит из больницы как раз этой приятельнице или этим соседям с просьбой, например, привезти ей что-нибудь или просто проверить, не взломана ли дверь в квартиру. И сильно госпожа Романова удивится, узнав от них, что в ее доме находится некая родственница, приехавшая из далекого Иркутска. Поэтому дверь открывать надо было весьма избирательно.