Призрак с Кейтер-стрит
Шрифт:
— Вы хотите, чтобы я позвала ее сюда? — спросила Шарлотта, надеясь, что сможет контролировать ситуацию, если вдруг произойдет случайная обмолвка. — Мне она тоже не будет лгать.
Питт посмотрел на нее, его глаза слегка сузились:
— Пожалуйста, не затрудняйте себя. Кроме того, я думаю, она может быть сдержанной при вас. Я не хочу расспрашивать ее и в присутствии миссис Данфи. Просто надо вначале выяснить кое-что у миссис Данфи, а затем, пользуясь этой информацией, надавить на Дору. Если она делала что-то, что вы не одобряете, она не скажет этого при вас, но она может сказать мне наедине.
Шарлотта хотела возразить, найти какую-нибудь причину, чтобы присутствовать при разговоре, но не смогла найти ничего, что звучало бы убедительно. Тем не менее, она не должна допустить, чтобы Питт узнал о папе и той женщине. Она считала, что инспектор, также как и она, почувствует, что это было предательство, моральное бесчестие, которое если и можно простить, то забыть — никогда. Уважение ушло, доверия больше нет.
Это было глупо. Питт — мужчина, и, без сомнения, он будет думать, как думал бы любой другой его собрат, что такие вещи вполне обычны и приемлемы для мужчин, но недопустимы для женщин.
— Как ваш сержант? — спросила Шарлотта, делая очередную попытку задержать его, пока не придумает причину, чтобы не позволить ему допрашивать Дору наедине.
— Ему лучше, спасибо. — Возможно, Питт и был удивлен вопросом, но не показал этого.
— У вас теперь другой сержант? — продолжила она.
— Да. — Питт засмеялся. — Он бы вам понравился. У него веселый характер. Вроде Уилли.
— Да? — Проявленный ею интерес был вполне искренним, и это давало еще несколько минут отсрочки. — Не могу представить Уилли в роли полицейского.
— Вначале с Диконом было нелегко — нужда заставила его начать работать в очень раннем возрасте, и, естественно, он понял, что найти нечестную работу в этом мире гораздо легче. Дикон приобрел обширные знания о преступном мире, но затем, чудом избегнув наказания, решил, что выгоднее использовать свои знания, находясь на стороне закона, чем выступая против него. — Инспектор широко улыбался. — Он серьезно влюбился в девушку, которая была выше его по социальному положению. И обещал ей стать уважаемым гражданином, если она выйдет за него замуж. До сего момента он держит свое обещание.
— А почему он должен был пойти на работу таким молодым? — Шарлотту заинтересовала эта история, а также возможность подержать Питта подальше от кухни. Образ Уилли ясно рисовался в ее памяти, таким же она представляла и Дикона.
— Его отец был убит при повешении в сорок седьмом или сорок восьмом, и его мать осталась одна с пятью детьми, из которых Дикон был младшим, а остальные четыре были девочки.
— Это ужасно! Однако она смогла выжить… Как безответственно со стороны ее мужа было совершать преступление, за которое он был повешен! — Шарлотта могла думать только о бедной женщине, которая должна кормить пятерых детей.
— Он не был повешен, — поправил ее Питт. — Он был убит при повешении. В те времена повешение исполнялось публично и рассматривалось как увеселительное мероприятие.
Она ему не верила.
— Повешение? Не смешите меня. Каким должен быть человек, чтобы смотреть, как жалкое создание приводят на виселицу и вешают? — Шарлотта с трудом дышала и раздувала ноздри от возмущения.
— Много людей приходило, — серьезно ответил Питт. — Это было красочное зрелище. Сотни людей были зрителями, а другие в это время занимались делом — шарили по карманам, делали ставки, продавали пончики и устриц, а зимой — жареные каштаны. И, конечно, дрались, чтобы разогреться. Бедные собирались на площади, а джентльмены арендовали комнаты в прилежащих домах с окнами, выходящими на виселицу…
— Это грязно, непотребно! — с яростью выпалила Шарлотта. — Это гадко!
— Комнаты сдавались за большие деньги, — спокойно продолжал Питт, как будто бы она ничего не говорила. — К несчастью, возбуждение при виде казни часто накрывало толпу, и начинались драки. Отец Дикона был забит до смерти в одной из таких драк.
Инспектор мрачно посмеивался над тем, как она ужасалась его словам.
— Сейчас нет публичных повешений. Теперь позвольте мне поговорить с Дорой. Я не знаю, открою ли я то, чего вы так боитесь, но я попытаюсь.
У Шарлотты снова встал комок в горле.
— Я не знаю, что вы имеете в виду. Спрашивайте Дору обо всем, о чем пожелаете. Я ничего не боюсь, за исключением самого убийцы; мы все боимся его.
— Но вы боитесь, что он — кто-то из тех, кого вы знаете, не так ли, Шарлотта?
— Неужели он один из тех, кого мы все знаем? — Она требовала ответа от него. Больше не было смысла лгать. — По крайней мере, я не боюсь, что это я — в какой-то черной, ужасной, другой ипостаси себя, о которой ничего не знаю. Но любой мужчина, который имеет хоть каплю воображения, должен бояться этого, хотя бы однажды, в темные ночные часы.
— И вы задумывались об этом за них, — мягко закончил Питт. — Ваш отец, Доминик, Джордж Эшворд, Мэддок, вероятно, викарий и также пономарь. За кого из них вы боитесь сейчас, Шарлотта?
Девушка открыла рот, чтобы возразить, но тут же поняла, что не стоит этого делать. Она может выдать себя.
Питт слегка дотронулся до ее руки и вышел в гостиную, а затем на кухню — искать Дору.
Глава 12
Так как Питт не собирался расспрашивать Дору в присутствии Шарлотты, девушка вернулась к своим письмам. Она не знала, намеревается ли он поговорить с ней снова перед уходом, расскажет ли ей, что поведала ему Дора и представляет ли это какую-то ценность для расследования. В течение первых пятнадцати минут Шарлотта могла думать только о том, что может быть сказано сейчас на кухне. Будет ли Питт расспрашивать о чем-то еще, кроме как о служанке Хилтонов? Не наткнется ли он — возможно, случайно — на информацию о папе и той женщине с Кейтер-стрит?
Когда Шарлотта наконец устроилась за столом и начала писать, она заметила, что письма получались какие-то бессвязные, отрывочные, полные повторений и не относящихся к делу деталей. Но, тем не менее, это занятие отвлекало ее от мыслей о том, что происходило на кухне.
К четырем часам на улице стемнело. Туман поднимался с реки и зависал вокруг газовых фонарей.
Через несколько минут вернулись мама и Эмили, замерзшие и недовольные платьем. Они немедленно потребовали чаю и спросили, не пришла ли уже Сара.