Призрак в опере
Шрифт:
Я накрасила губы, поцеловала зеркало. Под отпечатком я нарисовала губной помадой сердечко и подписала: «I\'ll be back». Даже если он не учил в школе английский, «Терминатора» смотрел уж точно. Уходить через дверь я не решилась, вдруг столкнусь с Араратом на лестнице. Объясняться, почему после стольких авансов я собираюсь отбыть домой, желания не было. Остается один путь — через балкон. Это мне не привыкать, на подобных балкончиках я уже бывала. Открыв дверь, перелезла к соседям, дернула дверь. Закрыто. Ладно, лезем дальше. Мне повезло только на пятом или шестом балконе. Я уж начала опасаться, что Арарат в поисках меня выглянет на балкон и застукает в момент совершения очередного
В номере, куда я попала, оказалась компания молодых ребят, отмечающих предстоящую женитьбу одного из друзей. Мальчишник, словом. Ребята были уже хорошо навеселе и мое появление восприняли как очередной пункт праздничной программы. Пришлось придумать на ходу историю о ревнивом муже, не выпускающем бедную девушку после двенадцати из номера. Ребята ни за что не желали отпускать меня, пока я не выпила за семейное счастье жениха. Этот бокал был уже точно лишним.
Осторожно выглянув в коридор, я рванула к служебной лестнице, находящейся в двух шагах от номера. Неслась я вниз со скоростью спринтера, перепрыгивая через две ступеньки, так, что ветер свистел в ушах. На втором этаже пришлось притормозить для того, чтобы принять человеческий вид. Я достала зеркальце, причесала волосы, поправила платье, отдышалась и медленно спустилась по последним ступенькам.
Я быстренько добежала до машины, немного отъехала от гостиницы, свернула в ближайшую подворотню и остановилась. Наушники я нацепила как раз вовремя: Арарат кому-то звонил.
— Да, — в трубке раздался женский голос, который я уже слышала.
— Это я.
— Я поняла. Как все прошло? Что-нибудь узнал?
Интересно, «что узнал» и «что прошло»? Я напрягла внимание, боясь пропустить что-нибудь важное.
— Ничего. Я не успел ничего узнать, нас прервали.
— Ты потратил на нее четыре часа и ничего не узнал, — в голосе женщины послышались визгливые нотки. — Чем же ты с ней занимался? А-а, понимаю. Ты с ней трахался! Я так и знала, я как чувствовала. Кобель несчастный! — Барышня уже не просто кричала, она визжала в трубку. Я поморщилась. Так и барабанные перепонки лопнуть могут. Сколько шума из ничего.
— Заткнись! — рявкнул Арарат. — Ничего не было. Прекрати истерику, дура. Комедиантка несчастная.
Стоп. Это что, оборот речи, образный эпитет? Или барышня все же имеет какое-то отношение к театру? «Ну назови ее по имени, назови», — молила я Кочеряна.
— Я к тебе приду? — резко сменив тон, умоляюще спросила женщина. — Араратушка, заинька, я к тебе приду… Я не могу одна, я боюсь.
Давай, давай говори, чего ты там боишься. Может, тебе тень Лилианы мешает спать по ночам? Как тень отца Гамлета, бродит она неприкаянная, с немым укором взирая на тебя. Ну скажи, чтоб у меня появились доказательства. Я уже не сомневалась, что Кочерян говорит со своей любовницей и соучастницей преступления. Остается выяснить, кто убийца? Мотив у Кочеряна есть. Даже два: месть Лилиане за связь с Никитой. Желание освободить себя для новой любовницы. Правда, этот мотив гораздо слабее первого. А может, это она, любовница, убила Лилиану? Ну, чтоб избавиться от влиятельной соперницы…
У меня было такое чувство, что я совсем близка к развязке. Еще чуть-чуть, и я все пойму.
Арарат почувствовал, что у женщины начинается истерика. А женщина в истерике — страшнее атомного взрыва. Он решил поменять тактику.
— Детка, ты себе не представляешь, как мне сейчас тяжело, — печальным голосом проговорил Арарат. — Если бы не ты, не знаю, как бы я справился со всем этим… Сейчас я хочу побыть один, мне надо подумать. Спокойной ночи, родная, целую. Я хочу, чтобы мне приснилось, как мы занимаемся с тобой любовью. —
Вот гад! Почти слово в слово, что мне говорил не больше часа назад. Ну, мерзавец. Скотина лживая. Хорошо, что я с собой магнитофон взяла, а то бы не записала его откровения на балконе со мной. Теперь этой «детке» можно предъявить. Комедиантка… Да он сам актер погорелого театра. Тоже мне Лоуренс Оливье.
Теперь бы выяснить, кто она. Это уж с помощью Кири. И нужно заехать к Никите — проверить, как этот «любовничек» поживает. Обрадую его, что он не убийца.
На машине через весь город после стольких возлияний я, естественно, не поехала. Но проблем нет, частников сейчас пруд пруди. Были б деньги, мигом домчат куда нужно. Я вышла на дорогу, взмахнула рукой. Мимо такой красавицы разве только слепой проедет. Первый мужик предложил мне прокатиться-погулять. Я послала его гулять в одиночестве по одному очень интересному маршруту. Второму спальный район Тарасова, где находилась моя конспиративная квартира, показался слишком глухим местом. Не по пути значит не по пути. Вали своей дорогой… Зато третий, по виду пенсионер, охотно согласился отвезти меня до нужного места.
Добрались мы быстренько. Я позвонила в дверь раз, другой, третий. Ничего. Ах да, я ж сказала, чтоб он к дверям не подходил.
— Никита, это я, выходи, — крикнула я, открыв дверь сама.
Тишина. Я кинулась в ванную, представляя Никиту с перерезанными венами. Пусто. Я распахнула дверь кухни, уже ожидая увидеть болтающиеся в воздухе ноги. Нет. Куда же он делся? Уйти не мог, однозначно. Выкрасть его тоже не могли. На то она и конспиративная квартира, чтоб о ней знали только посвященные.
Я заглянула под диван, в шкаф, в кладовку. Нет. Оставалось еще одно место — лоджия. Выглянула — никого. Господи, не Карлсон же за ним прилетел. «Ку-ку, мой мальчик».
Тут мой взгляд упал на кучу старого белья, выложенного на полу возле огромного деревянного ящика. Бабушка у меня была большая собирательница. Никогда не выкидывала ни кусочка, ни клочочка. У нее хранились даже пеленки, в которые она заворачивала мою маму во младенчестве. После того как квартира досталась мне, моя мама все бабушкины богатства сложила в огромный ящик на лоджии. Я из него ничего не доставала. Тогда как все это оказалось на полу?
Неужели наш герой решил спрятаться там? Все, у парня поехала крыша. Я подошла к ящику и постучала.
— Никита, это я, Таня, выходи.
Ни звука. Он там что, задохнулся? Мне еще этого не хватало! Как я потом объясню наличие трупа в своей квартире? Еще одно посещение КПЗ в мои планы совершенно не входило. Я подняла крышку, она оказалась тяжелее, чем я предполагала.
Так и есть. На дне, на мягкой ветоши, свернувшись в три погибели, лежал Никита. Да не просто лежал — спал. Это ни в какие ворота не лезет! Я тут по всему Тарасову мотаюсь, жизнью рискую, по балконам, как газель, скачу, мужиков соблазняю. А он спит. Под щекой ладонь, посапывает и улыбается во сне блаженно-идиотской улыбкой. Ну прям херувимчик с рождественской открытки.
— Рота, па-а-адъем!!! — фельдфебельским тоном заорала я над ухом херувима.
Никита подскочил так, что чуть не ударился головой о потолок.
— Ну ты даешь! Дура малахольная! Я из-за тебя заикой стану, — чуть не с кулаками кинулся на меня Никита.
Это совсем доконало меня.
— А не пойти ли тебе… У меня здесь не гостиница и не ночлежка для всяких придурков. Чтоб духу твоего не было! Прибьют, никто жалеть о тебе не будет, ошибка природы.
Моя отповедь произвела на Никиту эффект холодного душа.