Призрак Заратустры
Шрифт:
Переполненный сладостными грезами Вадим задремал. Во сне – особенно крепком после многочасового перехода – ему явилась мифическая пещера Али-Бабы, а в ней – несметные богатства в кованых сундуках с откинутыми крышками. Все это сверкало, переливалось, слепило и будоражило…
Пробуждение, однако, развеяло радужные сны в прах. Вадим обнаружил себя связанным по рукам и ногам веревкой из шершавого растительного волокна. Рядом, на циновке, которую постелили с вечера в палатке, лежал в столь же беспомощном виде Вранич.
– Что стряслось? – выдохнул Вадим. – Кто это нас?
– Злыковцы… злодеи, – промолвил тот вполголоса и протянул сомкнутые запястья. – Помогите
Винтовки, поставленные у входа в палатку, отсутствовали, но вещмешки все еще лежали в головах вместо подушек – точно так, как их положили вчера. А там, между прочим, револьверы. Но как до них добраться?
Вадим впился зубами в веревку, которой были скручены руки научника. Грыз остервенело, раздирая десны, и, безусловно, справился бы с задачей, но палатка раздернулась, и в нее заглянул узкоглазый грабитель в чалме. Он бесцеремонно взял Вадима за лодыжки и вытащил наружу.
Худшие предположения оправдались. Самаркандцы, живые и невредимые, сидели возле догоравшего костра и обменивались беззаботной тарабарщиной с еще одним злодеем – таким же, как тот, что выволок Вадима из палатки. Смысл произошедшего уяснил бы любой глупец: наемники Вранича оказались предателями. Допетрили, что у иноземца денег куры не клюют, и замыслили обобрать его. Где-то в пустыне обретались их сообщники, ждали условного сигнала. Сегодняшней ночью им представился верный шанс, вернее не придумаешь. Теперь жизни двух беспечных европейцев висят на волоске. И этот волосок уже, считай, оборван. Грабителям нет нужды проявлять гуманность: заберут мошну, а жертвам перережут глотки. Если кто-нибудь когда-нибудь и наткнется на брошенных под барханом мертвяков, то преступникам это уже ничем не грозит – их и след простынет.
Увидев Вадима, изменники загоготали, и один из них – по имени Нурали – крутанул барабан нагана. В русскую рулетку, что ли, предложат сыграть? Им торопиться некуда, могут и поглумиться.
Но произошло неожиданное. Из кромешной тьмы, окружавшей разреженный пламенем пятачок возле палатки, вывалился старикан в ветхом рубище до колен, линялой тюбетейке и с котомкой за плечами. В руке он держал увесистый посох.
– Ассалам алейкум, – пропел он, поклонившись, и добавил еще что-то по-узбекски, Вадим не разобрал.
Лиходеи злобно закрякали на него, замахали оружием, прогоняя прочь. Старичок не стушевался, перевел свои внимательные глаза на связанного Вадима, вопросил все так же напевно:
– Бу киши ким?
Видимо, полюбопытствовал, кто это.
Нурали пружинисто вскочил и наставил на приставучего аксакала револьверный ствол. Старичок скривил губы, ловко двинул посохом, и подлый ренегат, выронив наган, опрокинулся в костер. Ночную тишь разорвал нечеловеческий вопль. Трое других хунхузов бросились на старика. Одного Вадим, лежавший на песке и извивавшийся, как червяк, сумел подсечь, подкатившись ему под ноги. Мог бы и не стараться, ибо пожилой оборванец явил чудеса боевого искусства. Посох в его руках вращался пропеллером, рассыпая удары направо и налево. Винтовки и наганы разлетелись в стороны, будто притянутые мощными магнитами. За ними последовали и кинжалы. Обезоружив противников, старичок отбросил посох, засучил рукава своего рубища и пошел выделывать такие трюки, что и цирковым артистам не снились. Он вскидывал бандитов над головой, вращал и с силой впечатывал в песок. Они поднимались, с ослиным упрямством снова лезли на него и опять оказывались поверженными. Захваченный невиданным представлением, Вадим позабыл обо всем.
Неизвестно сколько продолжалась бы потасовка, если б из палатки не показался Вранич. Он-таки освободился от пут и не забыл захватить из вещмешков два итальянских револьвера «Коломбо-Риччи». Ими он, по собственному признанию, запасся еще перед приездом в Россию, поскольку его застращали байками о том, что в советских городах на каждом углу будет подстерегать оголодавшее мужичье с кистенями и топорами.
Бах! бах! – револьверы одновременно изрыгнули огненные пучки, и оба двурушника-самаркандца повалились, как подкошенные. Их приспешники, не дожидаясь аналогичной участи, оставили старичка в покое и дунули во мглу, откуда слышалось лошадиное ржание. Научник выпалил им вослед, но промазал. Зазвякали уздечки, приглушенно затопали по песку копыта… потом все стихло, лишь пощелкивал саксаул в костре.
– Барлык. – Старичок скорбно скосился на убитых и провел ладонью по жидкой бороденке. – Упокой оларды алла.
– Вы е казах? – осведомился Вранич, засунув револьверы за пояс. – Имеете казахски говор.
Он опустился на колено и принялся распутывать веревки на руках Вадима.
– Казахские степи – моя родина, – ответствовал старичок. – Но половину жизни я странствую по пустыням. Так кто я – казах, туркмен, узбек, киргиз? Ешким билмейди. Аллах ведает.
Освобожденный Вадим с наслаждением помассировал затекшие конечности и, кое-как поднявшись, подбросил в вялый костер охапку сухих веток. Старичок, не дожидаясь приглашения, уселся у окрепшего огня, скрестил ноги. Его лицо озарилось всполохами, и Вадим отметил про себя, что не такой уж это и аксакал. Морщин на щеках и под нижними веками совсем немного. А как дрался! Всякий молодой позавидует.
– Сколько тебе лет? Пятьдесят?
– Может, и пятьдесят, – промурлыкал тот уклончиво. – Есимдэ жок. Не помню.
– А звать тебя как?
– Мать назвала Мансуром. Это значит: «под защитой». Вот уже тридцать лет я странствую, и Всевышний хранит меня.
– Ты дервиш?
– Точно так. Худди шундай, – отозвался бродяга, перейдя на узбекский.
Не исключено было, что он в равной мере владел всеми языками, что были в ходу у обитателей Средней Азии.
– Вы славно бились, – похвалил его Вранич, усаживаясь рядом. – Где то познали?
Мансур без всяких околичностей поведал, что за годы скитаний освоил приемы тюркской борьбы, известной среди азиатских народов под названием «кураш» или «курес». А китайцы, с которыми он свел знакомство в Тибете, обучили его драться на шестах. Так что хранили его не только милость и добросердечие Всевышнего, но и приобретенные навыки.
Ноздри серба раздулись, как у хищника, почуявшего добычу. Намерения его были очевидны: лишившись в одночасье двух работников и не имея охраны, он жаждал заманить мускулистого и хорошо знавшего пустыню странника в свой более чем крохотный коллектив. Чтобы произвести впечатление, он с ходу предложил двадцать рублей подъемных и посулил еще сотню за участие в раскопках. А если работы растянутся на месяц и дольше, то плата, соответственно, будет увеличена.
Мансур воспринял царское предложение с флегматическим спокойствием стоика. Сказал, что деньги не имеют для него значения. Что на них купишь, когда на десятки и сотни километров вокруг нет ни рынков, ни магазинов? Пропитание себе он находил в кишлаках, где сердобольные крестьяне угощали его лепешками и вареным мясом, а он за это помогал им месить глину с соломой, обмазывать стены домов, вытряхивать ковры или попросту развлекал их сказками, песнями и фокусами.
Вранич сник.
– Ты не желаешь идти за нами?