Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

Лондон Джек

Он вполне хорошо сознавал, что для города его женитьба не пустяк. Больше шуму мог наделать разве что пожар в новой гостинице. Друзья не простят. Не раз он подумывал о том, что было бы благоразумно предупредить их телеграммой, но малодушие брало верх.

Телеграмму он так и не послал. И вот теперь поезд мчал его навстречу сценам изумления, ликования, упреков. Поттер выглянул из окна: вагон вплывал в зыбкую полосу речного тумана.

В Йеллоу-Скае существовало что-то вроде духового оркестра, надсадно дудевшего на радость не слишком взыскательной публике. Вспомнив о нем, Поттер недобро усмехнулся. Если б только земляки могли представить, что он вернется с молодой женой, наверняка устроили бы парадное шествие на

станцию и сопровождали с оркестром до самого дома, выкрикивая приветствия и поздравления. Он твердо решил, что постарается, используя всевозможные уловки и хитрости, как можно скорее добраться от станции до своего кирпичного домика. Вот окажется он внутри этой надеждой крепости, тогда и оповестит горожан о свадьбе, выпустив что-нибудь типа устного бюллетеня. И не станет показываться на люди столько времени, сколько понадобится, чтобы умерить их пыл.

Молодая жена с беспокойством взглянула на него:

— Что тревожит тебя, Джек?

Он снова усмехнулся:

— Я не тревожусь, детка, я просто думаю о Йеллоу-Скае.

Она смущенно покраснела. Сознание общей вины перед городом вдруг сблизило их, вызвало чувство особой нежности друг к другу. Но Поттеру все же иногда не удавалось сдержать нервный смешок. А с лица невесты, казалось, не собиралась сходить залившая его краска.

Человек, предавший свой родной город, смотрел из окна вагона на знакомый пейзаж.

— Мы почти на месте, — сказал он.

Тут вошел проводник и объявил, что состав подходит к Поттеровой станции. Его былая насмешливость бесследно исчезла. Взяв из рук Джека Поттера щетку, он, поворачивая его и так и сяк, стал чистить свадебный костюм. Поттер нашарил в кармане монету и дал ее проводнику, так же, как, он видел, делали другие пассажиры. Это потребовало от него тяжелого почти физического усилия, такое он испытал, когда впервые в жизни подковывал лошадь.

Проводник взял его саквояж, и, как только поезд начал замедлять ход, они втроем двинулись вперед по коридору, в тамбур. В этот момент оба паровоза с длинной цепью вагонов на всех парах влетели на станцию Йеллоу-Скай.

— Здесь они должны заправиться водой, — хриплым и мрачным голосом, словно сообщая о чьейгто смерти, сказал Джек. Еще до того, как поезд остановился, он

взглядом пробежал по всей длине платформы и был изумлен и обрадован тем, что на ней нет никого, кроме станционного служащего, который, слегка прибавив шагу,

направился к цистернам с водой. Когда наконец состав встал, проводник вышел первым и установил небольшую лесенку.

— Ну выходи, детка, — все тем же сдавленным голосом сказал Поттер. Он помог ей спуститься, и уже на земле оба вдруг расхохотались. Но смех их прозвучал фальшиво. Джек взял у негра-проводника саквояж и велел жене покрепче держаться за его свободную руку. Стараясь побыстрее улизнуть со станции, он тем не менее бросил осторожный взгляд назад и увидел, что выгрузили два ящика и, главное, что по направлению к ним, отчаянно жестикулируя, бежит начальник станции. Видя, что тот еще далеко, у багажного вагона, Поттер засмеялся, потом вздохнул тяжело, впервые почувствовав, какое впечатление производит на Йеллоу-Скай его заслуженное счастье. Он покрепче прижал к себе руку жены, и они спаслись от преследования бегством. Проводник глуповато посмеивался им вслед.

II

Калифорнийский экспресс должен был прибыть на станцию Йеллоу-Скай по Южной железной дороге через двадцать одну минуту. У стойки бара в салуне «Утомленный джентльмен» в этот момент сидело шесть человек. Один из них — приезжий коммивояжер — болтал что-то без умолку, трое других — техасцы — видимо, не были расположены к беседе в этот час, а два мексиканца-пастуха помал-кивали — так было принято в салуне «Утомленный джентльмен». Перед дверьми на дощатом настиле лежал пес хозяина заведения. Голова его покоилась на лапах; изредка он одними глазами сонно поглядывал по сторонам с неусыпной бдительностью собаки, которую, случалось, пинали ногами. На противоположной стороне песчаной улочки видны были несколько ярких, с сочной зеленой травой лужаек, таких чудесных и странных посреди сгорающего от нестерпимо палящего солнца песка, что казались ненатуральными. Они скорее напоминали коврики искусственной травы, изображающие газоны на театральных подмостках. В уютной прохладе здания железнодорожной станции на откидном стульчике сидел человек в одной рубашке и курил трубку. Берег Рио-Гранде со свежескошенной травой подступал здесь так близко к городку, что можно было разглядеть далеко внизу огромные, цвета спелой сливы, равнины, поросшие мескитом. Весь город, если не считать бойкого коммивояжера и его собеседников в салуне, пребывал в вялом, полудремотном состоянии. Ну, а этот заезжий путешественник все продолжал, изящно опершись на стойку бара, рассказывать свои байки с самодовольством говоруна, напавшего на новых слушателей:

— …И в тот самый момент, когда старик загремел вниз, не выпуская все же из рук свою конторку, по лестнице поднималась старушенция с двумя ведрами угля, ну и, конечно…

Тут рассказ был прерван появлением в дверях молодого человека. Он крикнул прямо с порога:

— Сатана Вильсон напился и крутится где-то поблизости, разошелся вовсю.

Оба мексиканца в ту же секунду оставили свои стаканы и скрылись через задний выход.

Простодушный и по-прежнему веселый коммивояжер обратился к вошедшему:

— Ну и ладно, старина, пущай он и вправду нарезался. Ну и что с того? Заходи и пропусти стаканчик. — Но сообщение произвело на всех сидящих в комнате такое ошарашивающее впечатление, что и он вынужден был признать его важность. Лица у всех стали угрюмыми. — Скажите, — озадаченно спросил коммивояжер, — что все это значит?

И трое техасцев как по команде сделали жест, обычно предваряющий красноречивое выступление, но молодой человек, до сих пор стоявший в дверях, опередил их:

— Это значит, — ответил он, входя наконец в комнату, — что в ближайшие два часа город едва ли будет напоминать тихий курорт.

Хозяин подошел к двери, захлопнул ее и запер на засов, потом, высунувшись из окна, втянул тяжелые деревянные ставни и их тоже запер. Торжественный полумрак, какой бывает в церкви, воцарился в комнате. Коммивояжер переводил взгляд с одного на другого.

Но скажите, — воскликнул он, — в чем дело, в конце концов? Не хотите ли вы сказать, что здесь может начаться перестрелка?!

Не знаю, начнется тут перестрелка или нет, — зловеще ответил один из них, — но пальба будет. Не много хорошей пальбы.

Парень, предупредивший их, взмахнул рукой:

— О, драка начнется, и довольно скоро, если только найдется до этого охотник. Каждый, кому охота, может затеять драку, только не здесь, а на улице.

Коммивояжер, казалось, колебался между любопытством постороннего и страхом от сознания грозящей и ему опасности.

Как вы говорите, его зовут?

Сатана Вильсон, — хором ответили они.

И что, он может убить кого-нибудь? Что вы собираетесь делать? Скажите, а часто такое случается? Он буянит раз в неделю или чаще? Как вы думаете, ему под силу выломать эту дверь?

— Нет, эту дверь он не может выломать, — ответил хозяин. — Он уже трижды пытался это сделать. Но когда он придет, советую тебе, как человеку постороннему,

лечь на пол. Сатана наверняка станет стрелять в нее, и пуля может влететь внутрь.

С этого момента тот не спускал глаз с двери. Время валиться на пол еще не пришло, но в целях предосторожности он притиснулся боком к стене.

— Так будет он кого-нибудь убивать? — спросил он снова.

В ответ негромко и презрительно рассмеялись.