Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе
Шрифт:
Ковбой лениво, не спеша вытянул свои длинные ноги. Кулаки у него были засунуты в карманы. Он сплюнул в ящик с опилками.
— А кто говорит, что вы лезете в драку? — осведомился он.
Швед быстро попятился в угол комнаты. Руки у него из предосторожности были подняты на уровень груди, и все же он изо всех сил старался побороть страх.
— Джентльмены! — послышался его срывающийся голос. — Я знаю, меня отсюда живым не выпустят! Я знаю, меня отсюда живым не выпустят!
Он смотрел на них глазами умирающего лебедя. Снег за окнами мало-помалу
Дверь в комнату отворилась, вошел Скалли. При виде трагической позы шведа он в недоумении остановился на пороге. Потом спросил:
Что такое? Что случилось?
Швед не задержался с ответом.
Они хотят убить меня, — быстро проговорил он.
— Убить? — воскликнул Скалли. — Вас? Да что это вы?
Швед раскинул руки жестом мученика. Скалли резко повернулся к сыну:
— Что случилось, Джонни?
Джонни сидел насупившись.
— А я почем знаю? — буркнул он. — Сам ничего понять не могу, — и стал тасовать колоду, с остервенением щелкая картами. — Говорит, будто в этой комнате много кого поубивали. И будто его тоже убьют. Я не знаю, что ему вдруг померещилось. Сумасшедший, наверно.
Скалли перевел вопросительный взгляд на ковбоя, но тот только пожал плечами.
— Вы говорите, вас убьют? — снова спросил Скалли, обращаясь к шведу. — Да вы совсем спятили!
— Нет, я знаю! — закричал швед. — Я знаю, как все будет! Я сумасшедший, ну и пусть! Пусть сумасшедший! Но что я знаю, то знаю… — Лицо у него взмокло от пота. — Живым мне отсюда не выбраться, вот что я знаю!
Ковбой тяжело перевел дух, точно прощаясь с остатками разума.
— О господи! — чуть слышно пробормотал он. Скалли круто повернулся к сыну:
— Это ты его довел?
Джонни взорвался, не стерпев обиды:
— Господи боже, да я ему ничего не сделал!
Швед перебил его:
— Успокойтесь, джентльмены. Я сейчас уйду. Я уйду из этого дома, потому что… — Сколько драматизма было в этом обвиняющем взгляде! — …потому что я не хочу, чтобы меня здесь убили!
Скалли яростно накинулся на сына:
Ты скажешь, чертенок, что здесь случилось? Ну, что? Признавайся!
Да отвяжись ты! — в отчаянии крикнул Джонни. — Говорю, не знаю! Он… он сказал, что мы хотим его убить, вот и все. А что с ним такое, я знать не знаю.
Швед твердил свое:
— Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я уйду. Я уйду из вашего дома, потому что я не хочу, чтобы меня здесь убили. Сумасшедший? И пусть сумасшедший! Но что я знаю, то знаю. Я уйду. Я уйду из вашего дома. Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я сейчас уйду.
Нет, вы не уйдете! — крикнул Скалли. — Вы не уйдете до тех пор, пока я не разберусь, в чем тут дело. Если вас кто обидел, я с этим человеком сам расправлюсь. Это мой дом. Вы нашли приют под моей кровлей, и я не позволю, чтобы в моем доме людей обижали ни за что ни про что. — Он бросил свирепый взгляд на Джонни, на ковбоя и приезжего с востока.
Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я сейчас уйду. Я не хочу, чтобы меня здесь убили.
Швед шагнул к двери, выходившей на внутреннюю лестницу. Он, видимо, решил, ни минуты не медля, взять свой багаж.
Нет, нет! — крикнул Скалли тоном, не допускающим возражений, но швед, белый как полотно, шмыгнул мимо него и исчез за дверью.
Ну, — сурово проговорил Скалли. — Как прикажете это понимать?
Джонни и ковбой крикнули в один голос:
Мы его не трогали!
Взгляд у Скалли был холодный.
Значит, не трогали? — повторил он.
Джонни крепко вырагался.
— Да я таких полоумных в жизни не видал. Мы ничего ему не сделали. Сидели играли в карты, а он…
Не дав сыну докончить, отец повернулся к приезжему с востока.
— Мистер. Блэнк, — спросил он, — что они с ним сотворили?
Приезжий с востока подумал, прежде чем ответить:
— Я ничего плохого не заметил, — медленно проговорил он наконец.
Скалли прямо-таки взвыл:
— Так как же прикажете это понимать? — Он свирепо уставился на сына. — Ты у меня получишь, голубчик.
Джонни вскипел.
— Да что я такое сделал? — заорал он на отца.
— Языки проглотили? — сказал под конец старик Скалли, обращаясь ко всем троим — к сыну, ковбою и к приезжему с востока, и с этим язвительным замечанием вышел из комнаты.
Наверху швед второпях затягивал ремни на своем большом чемодане. Очутившись ненароком вполоборота к двери, он вдруг услышал за ней какой-то шорох и, громко вскрикнув, вскочил с пола.
Скалли вошел в комнату с маленькой лампой, и в ее свете его морщинистое лицо имело вид довольно страшный. Желтый огонек, тянувшийся вверх, освещал ему скулы и нос, а глаза прятались в таинственной тени. Убийца! Как есть убийца!
Мил человек! — воскликнул Скалли. — Что вы, совсем рехнулись?
Э-э, нет! э-э, нет! Не вы одни тут умные, другие тоже кое-что смыслят, понятно? — ответил швед.
Минуту они молча смотрели друг на друга. На мертвенно-бледных щеках шведа горели, будто нарисованные, два четких ярко-красных пятна. Скалли поставил лампу на стол и опустился на край кровати. Он заговорил медленно, будто думая вслух:
— Вот честное слово, первый раз в жизни этакое вижу. Чепуха какая-то. Разрази меня господь, не понимаю, откуда вам это в голову пришло. — Потом он поднял глаза на шведа и спросил: — Вы и вправду подумали, что они хотели убить вас?
Швед пристально вглядывался в лицо старика, стараясь прочесть его мысли.
— И вправду подумал, — сказал он, наконец.
Он, видимо, решил, что после такого ответа ему несдобровать. Рука его, затягивающая ремень на чемодане, задрожала, локоть затрепыхался, точно это был лист бумаги.