Призраки Припяти
Шрифт:
— Вставай, Нелюдь, не устал валяться? — Лысый оттолкнулся от подоконника и направился к выходу.
— Валяться — не работать, — равнодушно заметил я, но сел на кровати.
— Доктор Ду сказал, ты у нас уже не больной! — заржал Лысый. — Не прикидывайся раненным.
— У меня, между прочим, еще нога не зажила, — я даже указал Лысому на бинт, перетянувший мне ляжку, — вот доказательство моего увечья!
— Разленился, — подвел итог хозяин дома.
— Совершенно верно, — серьезно ответил я и стал одеваться.
— Завтрак
Лысый зачем-то хлопнул ладонью по косяку и вышел из комнаты. Через три минуты я спустился за ним следом и уселся за стол в небольшой, уютной кухне.
— Хороший дом, — сказал я тихо.
— Но тебе тут не нравится, — продолжил за меня Лысенко.
— Ага, завтра наверно того…
Я замялся, внюхиваясь в аппетитный запах свежесваренного кофе, который несся от плиты.
— Уйдешь что ли? — Михаил Лысенко с туркой в руке сел на стул рядом со мной.
— Да, я не могу подолгу сидеть на одном месте, и так уже месяц прошел… — я вынул из его рук турку и сам налил себе кофе, достал из холодильника колбасу и снова взглянул за окно. Теперь засыпаемый белым снегом пейзаж уже не казался мне таким завораживающим. Я представил, что завтра мне надо будет покинуть теплый дом, оставить сытую и беспечную жизнь позади и идти до Малаховки…
— Сколько до Малаховки километров?
— Сорок без малого, ты мне лучше скажи, от кого убегаешь?
До чего же мне не нравится твой ум, — подумал я в который уже раз. — Ты проницателен до безобразия. Но сказал я совсем не то, что думал:
— Не важно это, тебе не затронет и ладно.
— Не затронет? — слабо улыбнулся Лысый. — Ко мне сегодня с самого утра пожаловали двое. И знаешь, кто?
— Где? — я резко встал. — Ушли?
— Ты и вправду думаешь, что я могу не пригласить погостить такого важного и серьезного человека, как Саркисов?
Я молча стоял с чашкой в руке. Вот и нашел меня, вот и догнал. На что я надеялся, задерживаясь на три недели в одном месте?
— И где они сейчас?
— В бане, парятся, сил набираются. Сынишка его что-то не важно выглядит, морду ему кто-то изуродовал…
— Сын? — ахнул я и чуть не выронил кружку.
— А ты сядь, поговорить надо. Саркисов сказал — тебя ищет, я ему ответил, что ты мой гость и вся моя охрана тут за тебя поляжет. Саркисов усмехнулся и согласился торговаться. Его сын молчит все и хмуро смотрит. Ты его, да?
— Ну, так, — я потер шею и сел за стол, задумчиво отхлебнул кофе. — Значит, и он у тебя погостит.
— Они.
— А выйду я за ворота и будет разбор полетов, — вздохнул я. — Ладно, будем считать, я и вправду здоров как бык.
— Сегодня вечером будем торговаться, — спокойно возразил мне Лысый.
— А вот это уже не твое дело, — резко ответил я.
— Как знаешь, — не стал спорить хозяин дома. — Я тебе навязывать плату за свое спасение не буду, когда захочешь — спросишь сам.
— Договорились, — хмыкнул я, делая себе бутерброд с колбасой. — Чего на обед то?
— Вот ведь ты человек бесстрашный! — восхитился Лысый. — За тобой Саркисов пришел, его некоторые люди зовут просто по профессии — Смерть — а ты немного попереживал и все. Во даешь!
— Я с ним два раза встречался и живой, значит и Смерть промахивается.
Лысый смотрел на меня как на сумасшедшего. Я не выдержал и переспросил:
— Так что у нас на обед?
Мы собрались у камина в полном молчании. Дым сразу от четырех сигарет тек к потолку белыми струями. В комнате царил полумрак, разбавляемый огненными сполохами. На столе в маленькой глиняной плошке горела одинокая свеча.
Лис спокойно лежал у моих ног, пристально поглядывая то на Ивана Саркисова, то на Верди. Дима Веринский — по матери — разительно изменился с момента нашей последней встречи. Ему помочь мог разве что пластический хирург. Левая половина лица представляла собой уродливую шрамированную маску; обрубок уха оттопырился и торчал из-под отросших прядей волос. Он растерял былой пыл, вызов и нарочитая заносчивость в нем угасли, он нервно мял ладони и смотрел в пол перед собой. Сигарету он не выпускал изо рта, кривя губы, чтобы выпустить дым.
Саркисов был как всегда невозмутим. Только теперь я сообразил, что они с сыном и вправду похожи. Этими самыми кривыми улыбками. И внешне — овал лица, носы. Как я сразу не понял, не заметил? Наверное, мне было не до того, у меня была простреляна нога, и я пытался остаться в живых. Но, если Дима — сын Саркисова, почему я, посягнувший на жизнь и здоровье парня, все еще жив? Будь я отцом, я бы убил того, кто обидел моего сына. Или… мальчик сам должен стать мужчиной?
— Что, душа глазастая, — сказал вдруг Саркисов, — оправился?
— Спасибо за беспокойство, — ровно ответил я. — На здоровье не жалуюсь. Вы как?
— Да что мы, ноги есть, чтобы носить по земле, и то хорошо.
Ага, вот ноги я вам и поотрываю, — зло отметил я про себя.
— Значит, обзавелся себе крутым защитником, — тем временем продолжал Сарки. — Кстати, сердечный привет тебе от Ефрема, он желает придушить тебя собственными руками. Дочурку, знаешь ли, очень любит.
— Вот и не отпускал бы ее с кем ни попадя, — фыркнул я.
— Увязалась, да? — сочувственно осведомился Сарки.
Я не счел нужным ответить.
— Ну и как мы будем решать наше разногласие? — помолчав, спросил Сарки.
— Могу отчитаться перед твоим сыном, — спокойно ответил я.
Верди вскинулся, в его глазах, отразивших колебание пламени, плеснулась ярость.
— Чтобы ты его убил? — вдруг спросил Саркисов едва слышно. Верди при этих словах вздрогнул. Я бы не потерпел таких слов от отца, я бы лег костьми, но доказал ему, что сильнее и умнее…
— Ты? — я в упор смотрел на наемника, которого все звали Смерть.