Призраки проshлого
Шрифт:
Конечно, ослабить Арвитан не так просто, но последнее донесение Тайной разведки заставило короля изменить свои планы и ускорить события. Тарнасский волк активно искал контакты с самым крупным и опаснейшим Арвитанским соседом – Илларией.
Хмурясь от тревожащих мыслей, Дэйтон почти не заметил, как дошел до своих комнат. Опомнился только тогда, когда увидел стражей у дверей покоев. Машинально отметил тревогу в их глазах, и едва видимую, но все же заметную нервозность, а когда открыл дверь и прошел в спальню, понял причину странного поведения стражей.
– Привет, - улыбнулась обнаженная темноволосая полукровка,
– Где Наэль?
– Я выгнала твою глупую кошку. Она меня не любит, но тронуть боится. До сих помнит ошейник и цепи. А ты до сих пор не можешь мне простить, что я посадила твою любимицу на цепь.
Полукровка прижалась щекой к его спине, обняла за талию, и стало так тепло, уютно и спокойно.
– Сэм, прикройся, ради богов, - устало ответил он, отстранился, и все еще не глядя на нее, подал свою куртку.
– А может, мне нравится видеть твое смущение, братец, - нагло улыбнулась девушка, но все же надела ее только потому, что она пахла им.
– Это не смущение, - опроверг он, и полностью повернулся к ней. – Это досада. Я слишком устал сегодня, чтобы играть в твои глупые игры.
Она прищурилась, улыбка сползла с лица, заменяясь гримасой гнева.
– Ненавижу тебя! – рявкнула принцесса, и попыталась его ударить. Принц перехватил руку и строго ответил:
– Хорошо, хоть это мы прояснили. И я прошу тебя больше не входить в мои покои без моего ведома.
– Или что?
– Или я поведаю твоей матери об этих визитах.
После этих слов глаза полукровки вспыхнули, она сдержала новый приступ гнева, но не смогла спрятать боль в серо-синих глазах. Никто и никогда не смотрел на нее с таким пренебрежением, и никогда она не жаждала увидеть именно в его глазах восхищение, страсть, любовь, то же, что испытывала она сама много лет, но в ответ получала только холодное равнодушие, или жалость. А жалость знаменитая Солнечная принцесса ненавидела больше всего.
– И могу я узнать, почему вместо учений в Темном лесу, ты здесь?
– Ты тоже здесь, - хмыкнула полукровка.
– У меня была встреча с отцом.
– А, значит, он все-таки отправляет тебя за илларской дрянью?
– Меня всегда удивляло, откуда в тебе такая ненависть? Насколько я знаю, принцесса Алатея тебе ничего не сделала.
– Вот именно, что ты не знаешь. И твоя распрекрасная принцесса всячески унижала меня в Снежных песках, не уставая напоминать, что я сирота. Забавно, теперь она сирота, и я могу со спокойной совестью теперь унижать ее. Спасибо твоей мамочке.
Ее злые слова понизили температуру в комнате на несколько градусов. Самира брякнула не подумав, а осознав, тут же пожалела об этом.
– Прости меня, - прошептала она. – Прости, я не хотела…
– Да, ты никогда не хочешь, это получается само собой. А ты, так вроде бы и не причем. Хорошая отговорка, чтобы прикрыть злость.
– Прости.
– Ты много лжешь, Сэм. Притворяешься перед всеми, перед отцом, матерью. Приходишь ко мне, зачем?
– Потому что я люблю тебя, - просто ответила принцесса.
– Нет, не любишь. И боюсь, ты никого не любишь, даже себя. Остановись, Сэм, иначе это может плохо закончиться.
– А может, я так себя веду, потому что меня здесь никто не любит? – снова разозлившись, выкрикнула она.
– Не гневи богов, - осадил он ее. – Родители в тебе души не чают.
– Да, родители меня любят, настолько, что матери даже не интересно, что творится у меня в душе. Думаешь, я не знаю о ее тайной комнатке, комнате Лин, которую она до сих пор заполняет подарками.
– Что ты такое несешь? – повернулся он к ней.
– Правду. Я говорю правду, о моей распрекрасной мамочке, которая первая лицемерка в Арвитане…
Она не успела договорить, Дэйтон схватил ее за плечи и сжал так сильно, с такой яростью, что она испугалась того предупреждения, сказавшего слишком о многом, что полыхнуло в его глазах.
– Никогда не смей так говорить о своей матери, никогда! Ты не знаешь, через что она прошла, как боролась за твою жизнь, ты ничего не знаешь маленькая, избалованная дрянь.
И он оттолкнул ее, бросил на кровать, и пошел в ванную.
– Когда я вернусь, чтобы тебя здесь не было. Поняла?
Он захлопнул дверь, а она расплакалась, глупо и постыдно, от боли, напряжения, обиды. С той же обидой она посмотрела на дверь, и захотела ее испепелить, уничтожить одним взглядом, и ему… ему она хотела причинить боль, такую же, как он каждый день причинял ей, своим жестоким равнодушием.
Сколько себя помнила, Самира любила своего брата. Впрочем, братом ее он считался только номинально. Все знали, кем был его настоящий отец, даже он сам это знал. И знал о ее чувствах к нему и тяготился ими. А она страдала, страдала и злилась, ненавидела всех, и мстила. Крутила романы с каждым более-менее приличным кавалером, даже Мейер перед ней не устоял, а ведь он был Тенью Дэйтона, его лучшим другом. И она развлекалась с ним на этой самой постели. А потом рыдала под струями душа, пытаясь смыть с себя его прикосновения, потому что они были ей противны, все противно, даже сама себе она была противна. И никто ничего не замечал.
Когда отец узнал, то заставил Дэйтона разорвать связь, сослал Мейера в какую-то глушь без права возвращения в столицу, приставил к ней нянек, отправил учиться в школу магии, она видела, как он был в ней разочарован. Но его разочарование не трогало ее. Отец тоже лгал, ей, Дэйтону, Кирану, даже матери. Они оба играли в незнание, оба притворялись, что простили друг друга, что забыли, что между ними все хорошо, играли в любящую семью, которой давно уже не было.
Нет, она знала, конечно, что отец безумно любит мать, и она любит не меньше, но все остальное… Когда-то они верили, что Самира спасет их, уймет боль, вернет прошлое, или затмит его. Она тоже верила, или очень хотела верить. Но вся правда была в том, что между ними, огромной стеной, стояла тайна, которую они привыкли не замечать, и никто так и не смог забыть это самое прошлое.