Призраки проshлого
Шрифт:
О, началось. Приветственная часть закончилась, начался допрос, но и я уже не та глупая Клем, которая готова была ради него ковриком растелиться у ног. У меня появились зубки.
– А ты не имеешь никакого права меня допрашивать, и милой тоже не имеешь права называть. Я вообще больше не твоя милая. Ты сам отказался, ты… ты… и вообще, не надо так на меня смотреть.
Демоны! Нет, все демоны ада. Он невыносим. Мы же уже выяснили все, так зачем же… теперь… новую боль причинять.
Его усмешка увяла, а мое лихорадочно-веселое
– Уходи… - жалобно прошептала я. Переоценила свои силы. И, как оказалось, я все еще та самая глупая Клем, и все еще готова на все, когда он так на меня смотрит… - пожалуйста. Я все Эвену расскажу, если хочешь в подробностях, но только уходи.
И между нами застыла тишина. И мир глаза в глаза, и нити, связывающие две любящих души. Страшно.
Я отвернулась, чтобы не смотреть. Ведь там искры огня, тщательно подавляемые, под идеальным контролем, но я вижу их, я все еще их вижу. Зря я вернулась во дворец. Надо было к деду идти. Там хотя бы не больно.
– До бала ты побудешь здесь. К вечеру доставят твои вещи.
– Нет! – ответила я, разозлившись. – Ты больше не имеешь права ставить мне условия. Я больше тебе не подчиняюсь.
– На твоего деда утром напали, - равнодушно поведал он, не впечатлившись моими криками.
– Что? – злость пропала, появился страх.
– Не только на него, на всех членов Совета.
– Это заговор, - поняла я. – И этот мятеж…
– Ни что иное, как прикрытие, - не стал скрывать он.
– А дед… он…
– Жив, почти здоров, рвет и мечет. Одного богуса не достаточно, чтобы его свалить.
Богус?! На моего деда напала та же жуткая тварь, что и на мастера Хорста? Какой кошмар. Поверить не могу.
– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я не собираюсь ограничивать твою свободу. Это просто меры предосторожности.
– Конечно, - скривилась я. Просто меры предосторожности, и ничего более. Лгун. Делает вид, что ему на меня плевать. – И что? Это все, что ты хотел сказать?
– Да.
– Тогда я буду просто счастлива, если ты оставишь меня одну, - рявкнула я, и отвернулась, кипя от гнева.
– Как скажешь, - протянули за спиной.
Спокойно, Клем, спокойно. Пусть уходит, пусть убирается ко всем чертям. Он не нужен тебе больше. Не нужен. Он сделал выбор, выбросил тебя из своей жизни, как сломанную куклу, и я тоже так смогу. Найду кого-нибудь другого, забуду, разлюблю… когда-нибудь обязательно разлюблю. И пусть он мучает своим равнодушием кого-то другого. Другую мягкотелую дуру. И целует ее, и обнимает и… Я сама не заметила, как всхлипнула, горько так, словно с его уходом мир рухнул, и только почувствовав его руки на своих плечах, поняла, что никуда он не ушел.
Меня обожгло дыхание, робкий поцелуй в макушку, и близость, такая реальная, страшная в своей неизменности. Я думала, что смогу закрыться, запереться от этого чувства, но вот, стоило ему ко мне прикоснуться, или подойти слишком близко, как мир снова теряет остроту, а я начинаю мечтать о несбыточном, и чувствовать все это внутри, в груди, в душе… Переворачивается что-то, бьет, отдаваясь в самую глубину сердца, где прячется моя недобитая Клем, которая сейчас расцвела, почувствовала силу, и заставила меня отступить, поддаться его страшному влиянию на меня.
– Ты снова проиграл.
– Виновен, - выдохнул он мне в волосы, вызывая толпу мурашек и сбои в сердце.
– Слабак, - прошептала я.
– И подонок. Я знаю, - согласился он, уже не держа, но обнимая меня, касаясь руками, затянутыми в перчатки, обнаженных рук. – Сегодня не самый лучший день для силы духа. Ты могла погибнуть там, на площади.
– Но не погибла же, - откликнулась я. Мне было так хорошо, и очень страшно от этого. Он говорит, что я его слабость, но даже не представляет, насколько я сама уязвима. – Уходи, – жалобно попросила я, даже не пытаясь отступить. Надеялась, что это сделает он.
– Не могу. Не сейчас. Сними мою перчатку.
– Зачем?
– Просто сними.
Я спорить не стала, не на этот раз, когда недобитая Клем ликующе танцевала внутри.
Рука была теплой, даже я бы сказала горячей, но не обжигающей. Он провел ею по моей руке, коснулся запястья, поднялся к сгибу локтя, и вдруг обожгло.
– Ай! – я дернулась, но он не дал вырваться, прижал ближе, крепче, а его рука светилась, нет, она пылала, и моя кожа тоже пылала там, где он касался, а потом запылали вены, но не больно. Это был не страшный злой огонь, а очень добрый, нежный, и безумно любящий. Он не сжигал, он исцелял, а я даже не представляла, что так бывает, что он так умеет.
– Не больно?
– Нет. Тепло. Хорошо.
– Я поплачусь за это.
– Чем?
– Парой бессонных ночей. Меня будет тянуть к тебе.
– Сильнее, чем если бы ты меня поцеловал? Как тогда?
– Это другое. Там я крал твое тепло, сейчас я делюсь своим. Мой огонь признает тебя своей, моя сущность хочет это закрепить.
– Ты борешься со своей сущностью?
– Наверное. Я борюсь сам с собой. Но внутреннее желание обладать – ничто, по сравнению со страхом потерять. И зверь внутри успокаивается, рычит, но уже не может вырваться наружу.
– Ты не зверь.
– Все мы звери, Клем. Потомки данаев, в нас все еще сильна память о сущности драконов, о сути зверя. Мы не можем обращаться, но кто сказал, что в нас этого нет? Связь истинной идет изнутри, она приручает внутреннего зверя.
– А ты сам остаешься равнодушен?
– Нет, - усмехнулся он. – Это не означает, что у меня раздвоение личности, и я люблю тебя лишь частично. Я люблю тебя целиком и полностью, весь, без остатка.