Призраки прошлого
Шрифт:
– Его сейчас заберут. Не волнуйся. Вопросов не задавай.
Когда парни разошлись, мы вернулись в бар, Влад выставил пару бутылок вина, разлил и беспечно сказал:
– Выпьем за освобождение! Крис, ты молодец! Здорово нам помог.
Я повертел бокал с вином в руках, пытаясь унять кипевшую в душе ярость. Так и хотелось расколотить бокал об пол в мелкие брызги и заорать: «Да что творится, черт возьми?!»
– Верстовский, через десять минут выходи из кадра, – раздался жёсткий приказ.
– Как поживает Лайла? – выпив залпом вина, спросил я.
– Интересуется, почему ты к ней не заходишь, – ответил Влад. – Хотела чем-то тебя порадовать.
– Ладно, пойду, позвоню ей, – я встал с табурета. – Бывай.
Свернул к двери в служебное помещение и оказался в аппаратной.
– Верстовский, что ты строишь из себя? – хмуро пробурчал Разумовский, не сводя с меня взгляда круглых глаз, смахивающих на совиные. – Расклеился, сопли распустил. Чуть сцену не сорвал. Чтобы больше такого не было!
Я промолчал, стараясь удержать в памяти все детали этого мерзкого шоу, ничего не забыть.
– Ты слышишь меня, Верстовский? Вижу, тебя выпускать было нельзя. Весь день квасил? Ещё раз увижу в таком состоянии, отделаешься не только штрафом, а вылетишь совсем, – мрачно пообещал он.
В отвратительном настроении я вернулся в костюмерную, стянул разодранный пиджак. Теперь-то я хорошо знал, бурые пятна на нем вовсе не краска, а настоящая кровь. Устало сгорбившись на скамейке, задумался.
– Олег, я ищу тебя, – в двери стоял запыхавшийся Лифшиц. – Быстро переодевайся, сейчас будем снимать сцену с Миланой и Мельгуновым.
– Юра, иди в жопу. Я устал, понимаешь? Очень устал. Зверски.
Лифшиц вышел и через пару минут вернулся, поставив около меня пластиковый стаканчик с кофе.
– Выпей и пошли. Не расклеивайся, Олег. Все в порядке, – дружелюбно произнёс он, и заискивающе добавил: – Ты очень нужен.
Он привёл меня в павильон – внушающую трепет шикарным интерьером гостиную, две стены которой заполняли стеллажи красного резного дерева с книгами. На дворцовом паркете располагалось несколько старинных кресел «бержер», низкий диван, обитый полосатым шёлком, на журнальном столике расправил бронзовые крылья гордый орёл. Особенно привлекал внимание облицованный тёмным гранитом камин, над которым висел живописный портрет надменного вельможи в ярко-красном камзоле. Между широких окон, задрапированных тяжёлыми бархатными портьерами с золотыми шнурами, висело несколько картин в массивных позолоченных рамах.
Когда увидел Милану рядом с главрежем, на душе сразу полегчало, хотя её иссиня-чёрные сильно завитые волосы ещё сильнее подчёркивали бледность и лихорадочный блеск глаз. А из-под длинных рукавов блузки виднелись туго перебинтованные запястья, так ярко напомнившие, что я мог потерять её навсегда.
– Олег, присоединяйся! – радостно воскликнула она.
Осторожно поцеловав ей руку, я присел на диван. Верхоланцев оторвался от сценария и проворчал:
– Где этот мудак хренов? Сколько мы будем ещё ждать? Твою мать! Ладно, давайте по ролям быстро пробежимся.
– Дмитрий Сергеевич, дорогой, неужели без меня начали? – послышался манерный голос.
Лицо главрежа перекосила страдальческая гримаса:
– Садись, Игорь Евгеньевич, будем сцену разбирать.
– Зачем? Я и так наизусть знаю, и сыграть могу прямо сейчас! Ко мне пришло вдохновение! – воскликнул Мельгунов, взмахнув руками, как крыльями, словно пытался взлететь. – Готов отыграть таких сцен за все пропущенные дни. Наверстать упущенное, как говорится.
– Не все такие гениальные, как ты, – пробурчал главреж. – Можешь посидеть?
– Охотно! – воскликнул Мельгунов, и вспорхнул на стул, угодливо подставленный одним из его охранников.
Верхоланцев, не обращая внимания на эскапады Мельгунова, начал объяснять нам с Миланой сцену:
– Олег, главное, ты должен внутри кипеть от возмущения, но на лице лишь отголоски. Этот человек отнял у тебя женщину, которую ты любишь больше жизни, но внутреннее благородство не позволяет тебе убить его. Но затем происходит взрыв, накал доходит до предела, выхватываешь револьвер и стреляешь. Милана, в последнюю секунду встаёшь между ними. Понятно?
Я кивнул, краем глаза заметив, как Мельгунов зевнул, прикрывая ладошкой рот. Вытащив из кармана изящную пилочку, стал обрабатывать себе ногти. Как же мне хотелось пристрелить его прямо сейчас, не дожидаясь начала съёмки.
Мы разыграли в лицах, Верхоланцев поправлял меня, но сильно не придирался. Мельгунов, закончив маникюр, достал из кармана зеркальце и стал внимательно рассматривать собственную холёную физиономию, что-то напевая под нос.
– Ладно, теперь начнём репетицию в павильоне, – сказал Верхоланцев, наконец. – Игорь Евгеньевич, ты будешь подыгрывать или как?
Мельгунов спрятал зеркальце, сделав вид, что задумался и снисходительно ответил:
– Ну ладно, давайте сразу на камеру репетировать. Чего время терять? У меня ещё дела есть.
Дела у него, сволочь, а у остальных не дела, а так, погулять вышли. Верхоланцев подёргал себя за усы, повращал глазами, видимо, пытаясь остановить поток матерных ругательств, непроизвольно рвавшихся наружу.
– Хорошо, переодевайтесь, и начнём сразу на камеру. Кирилл, как у тебя?
Кирилл сморщил лоб, подошёл ближе и пробормотал:
– Дмитрий Сергеевич, свет – говно.
– Да знаю я. Как получится, так получится. Плевать.
Я шёл по коридору от мамы Гали с нарастающим чувством дискомфорта, то ли из-за того, что придётся вновь работать вместе с Мельгуновым, то ли по какой-то другой причине. Пытался из какофонии мыслей, уцепиться за ту, что ускользала, как маленькая паутинка в глазу. Лёгкий порыв ветра пробежал по руке, мелькнул знакомый силуэт, я ускорил шаг, свернул за угол. Никого.
В студии суетились техники. Лохматый и злой, как черт, Кирилл обходил камеры, бормоча ругательства себе под нос.