Призраки прошлого
Шрифт:
– Прекрасный вариант, лучше ничего не найдём, - не слушая его, продолжал бубнить Верхоланцев.
– Пятьсот деревянных и пусть гуляет.
– Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зелёных.
– Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов?
– зевнув, сказал Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.
Безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом шикарной люстры.
– Давид, Северцев тебе дороже обходился, - возразил Верхоланцев.
– Северцев был звезда, - Розенштейн воздел толстые, как сардельки, пальцы к небу, то есть к украшенному лепниной потолку.
– Одно имя все окупило бы, а этот пацан ничего делать не умеет. И ничему не научится. Ну, если он тебе так нравится, плати ему сам. Из своего кармана.
– Хорошо. Только тогда мой гонорар возрастёт на штуку. В сутки. Или я ухожу из проекта. Давид, мы будем снимать кино или не будем снимать кино? Мы уже в простое три дня. Твою мать, чего ты ломаешься, как девка красная?
Розенштейн выпятил пузо и потянулся за бутылкой.
– Ребята, подождите меня в фургоне, - сказал Верхоланцев.
Лифшиц, схватив меня за рукав, потащил к выходу с такой скоростью, будто убегал от стаи чертей. Я лишь успел слышать, как Верхоланцев, перейдя на сплошной мат, бурно убеждал Розенштейна.
Мы просидели в фургоне около часа, Лифшиц угрюмо молчал. Откинувшись на спинку мягкого сиденья, я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Когда отъехала дверь, мы синхронно повернули головы. Верхоланцев был навеселе, но по выражению лица сразу понял, он доволен. Главреж с большим трудом влез в фургон и плюхнулся напротив меня.
– Выбил я тебе ставку, - проронил он устало.
– Будешь мне по гроб жизни обязан. Чтоб я ещё так унижался, козлина, - тихо пробурчал он себе под нос.
Я содрогнулся, услышав мелодию гимна Советского союза, ну то есть гимна России. Все равно, когда слышу эту музыку, на ум приходят слова, которые услышал от бабушки: «Нас вырастил Сталин на верность народов». У Верхоланцева не дрогнул ни один мускул на лице.
– Все сделали? Точно? Ладно, - выловив из кармана мобилу, спросил он.
– Верстовский, соберись, - добавил он мрачно, засовывая телефон в карман.
– Едем кино снимать.
Через полчаса фургон остановился, я вылез наружу и увидел длинное помещение без окон, со стенами из бетона, где в ряд стояло ещё несколько машин. Верхоланцев вылез и, не сказав ни слова, быстро ушёл.
– Пошли, - сказал Лифшиц.
– На съёмочную площадку.
Я шагнул в дверь, открытую Лифшицем, и замер от удивления - мы словно оказались на улице американского городка, выстроенного в стиле начала прошлого века - низкие домики, яркие неоновые вывески на английском. Единственным отличие от настоящего было отсутствие неба. Где-то над головой маячил потолок. Представляю, сколько вбухали бабок в создание подобных декораций. Не проще было найти натуру? Мы свернули в незаметный переулок, вошли в дверь, оказавшись в коридоре, по которому, громко переговариваясь, сновали люди.
– Вот здесь, - проронил Лифшиц, кивнув мне на дверь в конце коридора.
Это комната представляла собой гримёрную: высокий трельяж со столиком с массой блестящих баночек, коробочек и флаконов. Около стены - раскрытый гардероб с нарядами. Возле большой камеры крутилось несколько человек. Парень с лицом хищной птицы, Кирилл Невельский, оператор-постановщик, ходил по комнате, отдавая указания.
– Здесь прибор погас, быстро восстановить. Шторки открой. Так хорошо. Костя, что у тебя на двери падает тень.
– Тень? Какая тень?
– задумчиво проронил толстый парень в спецовке.
– Быстро исправили. А здесь что горит? Точка какая-то.
В дверях появился Верхоланцев в сопровождении Миланы, одетой в футболку с коротким рукавом и бриджах песочного цвета. С собранными сзади в пучок волосами, совершенно без макияжа, она походила на симпатичного мальчика. «Свой парень», не вызывавший сексуальных чувств.
Заметив меня, Верхоланцев буркнул:
– Сценарий дали тебе? Твою мать, что за люди. Все я должен сам делать. Верстовскому сценарий быстро!
– скомандовал он. Рядом возникла тётка в зелёном балахоне, сунула в руки скреплённые листы бумаги.
– Так. Объясняю задачу. Милана, сидишь за столиком, входит Олег. Вскакиваешь и резко спрашиваешь: «Как ты смог пройти?». Он оказывается рядом, говорит: «Белла, твои смешные ухищрения тебе не помогут». Берет за руку, пытается поцеловать. Вырываешь руку, пытаешься оттолкнуть. Это его распаляет, он сжимает тебя в объятьях, целует в шею. Бьёшь его по голове. Понятна задача?
Мне совсем не понравилось, что меня собираются бить. Д ещё по голове.
– А чем мне его ударить?
– спросила Милана спокойно, будто речь шла о нежном поцелуе.
Верхоланцев задумался, вытащил сценарий. Заглянув туда, он недовольно крикнул:
– Твою мать, Семён! Иди сюда!
Через пару минут в дверях показался сутулый худой мужчина. Длинное вытянутое лицо с крупным носом, глубокими носогубными складками и усталыми, печальными глазами.
– Что случилось?
– спросил он задорно низким, хрипловатым голосом, что совсем не ввязалось с унылой внешностью.
– Что за шум, а драки нету?
– Семён, чем Милана будет бить?
– спросил Верхоланцев.
Тот на мгновение задумался.
– Ну, скажем пепельницей. Нормально?
Представил, как Милана приложит меня этой штукой по башке, и стало нехорошо. Первой мыслью было сказать: «Ребята, с вами было хорошо, но я, пожалуй, пойду. Дел невпроворот. Призраки, духи, колдун в седьмом поколении», и удалиться, как можно быстрее в сторону моря.
– Хорошо. Начали!
– крикнул Верхоланцев.
– Олег, входишь, говоришь текст. Милана, садись к столику.
Я решил послушаться, стало стыдно за малодушие. Ну, стукнет меня Милану пару раз, не умру из-за этого.
По команде Верхоланцева я стремительно вошёл в комнату, остановился на середине и произнёс с широкой улыбкой:
– Белла, сегодня ты была просто великолепна! Я восхищен!
Милана вскочила с места, повернулась и прочла монотонно текст по сценарию:
– Как ты смог пройти, черт возьми?
– Дорогая, твои смешные ухищрения тебе не помогут.
– Подходи ближе!
– сказал режиссёр.