Призраки
Шрифт:
Держа свой отрезанный палец. Директриса бродит из комнаты в комнату, из галереи «Тысячи и одной ночи» в холл, обставленный в стиле итальянского ренессанса, и бормочет:
— Иди сюда, кис-кис-кис. — Она говорит: — Кора? Иди к мамочке. Кора, мой маленький. Сейчас будем кушать…
Время от времени слышен голос Святого Без-Кишок. Он кричит тихо, как будто шепчет:
— Помогите… Кто-нибудь, помогите… пожалуйста.
Потом — тихий шлепок ладони о дверь.
Очень тихий, почти неслышный. А то вдруг кто-то стоит снаружи как раз рядом с дверью.
Директриса Отказ называет себя Народным
Мисс Апчхи и Недостающее Звено, они входят в Народный комитет по смыву оставшихся испорченных продуктов питания. К каждому пакету, который они смывают в унитаз, они присовокупляют подушку или туфлю, чтобы канализационные трубы забились — и оставались забитыми — наверняка.
Агент Краснобай стучит в дверь миссис Кларк и говорит:
— Послушай. — Он говорит: — У тебя не получится стать здесь жертвой. Мы тебя выбрали следующей злодейкой.
Агент Краснобай называет себя Народным комитетом по обеспечению нас всех новым мерзавцем.
Лампочки «персики», которые собирает Хваткий Сват, которые он передает Обмороженной Баронессе… которые она так бережно складывает в коробку, выложенную старыми париками… под конец каждого дня, Граф Клеветник оттаскивает их в подвал и бьет о бетонный пол. Он швыряет их точно также, как потом скажет миру, что их била миссис Кларк.
Помещения уже кажутся больше. И сумрачнее. Цвета и стены исчезают в темноте. Агент Краснобай снимает на камеру битые лампочки и ногти Сестры Виджиланте, разбросанные по полу. Одинаковые белые черепки в форме полумесяца.
Если не считать призрака, у нас все почти плохо. Почти так, как должно быть.
Призрак Сестры Виджиланте — это герой. Она говорят, что мы ненавидим героев.
— Цивилизация всегда действует лучше, — говорит Сестра Виджиланте, просовывая кончик ножа под очередной ноготь, — когда есть кто-то, кого все боятся.
Под присягой
— Один мужик подал иск на миллион долларов, — говорит Сестра Виджиланте, — из-за того, что кто-то не так на него посмотрел.
В ее первый день в качестве присяжной.
Сестра Виджиланте на сцене, прижимает к груди книгу, как щит.
Ее блузка — вся в желтых рюшках, с белым кружевом по краям.
Книга о переплете из черной кожи, на обложке оттиснуто золотом:
Библия.
Сестра Виджиланте в очках в черной оправе.
Из украшений — только браслет-оберег с позвякивающими серебряными висюльками.
Волосы выкрашены в черный. Такой же темный, как ее лакированные туфли. Как ее Библия.
На сцене вместо луча прожектора — фрагменты из фильма.
На стеклах очков играют яркие блики: отражения электрических стульев и виселиц.
Зернистое изображение: кинохроника о приговоренных к смертной казни — к газовой камере или расстрелу.
Там, где должны быть глаза, — глаз не видно.
Ее первый день ко скамье присяжных, слушается очередное дело: мужчина, споткнувшийся о бордюр, предъявляет иск владельцу роскошной машины, на которую налетел.
Требует возместить ущерб в размере пятидесяти тысяч за собственную неуклюжесть.
— Эти горе-истцы, у которых нет ни ума, ни элементарной координации движений, — говорит Сестра Виджиланте.
Они отличались прекрасным умением винить других.
Другой истец требовал компенсации в сотню тысяч от домовладельца, не убравшего из своего сада за домом поливочный шланг, из-за которого тот упал и повредил лодыжку, когда убегал от полиции. А полиция гналась за ним потому, что он изнасиловал женщину.
Впрочем, к данному делу сие не относится.
Охромевший насильник хотел отсудить для себя целое состояние — за причиненные ему страдания и боль.
Там, на сцена, серебряные обереги поблескивают сквозь кружево на манжете,
Библия крепко зажата в руках,
ногти накрашены желтым, того же оттенка, что и рюшки на блузке,
Сестра Виджиланте говорит, что она всегда вовремя
платит налоги.
Никогда не переходит дорогу в неположенном месте. Сортирует свой мусор.
Ездит на работу в автобусе.
— И тогда, — говорит Сестра Виджиланте, в первый свой день на скамье присяжных, — я сказала судье:
Что-то вроде:
— Какой же херней мы тут все занимаемся.
И ее обвинили в неуважении к суду…
Гражданские сумерки
В то лето люди перестали жаловаться на цены на бензин. В то лето никто не высказывал свое «фи» по поводу сериалов, идущих по телевидению.
24 июня заход солнца был в 8:35. Гражданские сумерки закончились в 9:07. По Льюис-стрит шла женщина, вверх по крутому уклону. На отрезке между 19-й и 20-й авеню она услышала грохот. Такой звук могла издавать сваебойная машина: словно что-то тяжело топает по асфальту, и этот топот отдается в ноги, обутые в туфли на низких каблуках. Один удар каждые две-три секунды. С каждым разом — все громче, все ближе. На ее стороне улице не было никого, и женщина остановилась и вжалась в кирпичную стену отеля. Напротив, через дорогу, в дверях ярко освещенного гастрономического магазина стоял мужчина азиатской внешности и вытирал руки белым полотенцем. Где-то в темноте, между двумя фонарями, разбилось что-то стеклянное. Снова раздался удар, и на какой-то машине включилась сигнализация. Топот все приближался — что-то невидимое приближалось в ночи. Газетный автомат с грохотом завалился набок. Еще удар, говорит эта женщина, и в телефонной будке разбилось стекло, всего в трех припаркованных автомобилях от того места, где стояла она сама.