Сигма попросила снова пучком телепатических зарядов:
– Если ты оденешь меня, возьмёшь в свой дом?
– Возьму. Я понял, почему у нас запретили мыслить. Это для того, чтобы мы не умели разделять глаголы «смотреть» и «видеть». Наверное, у вас тоже по той же причине запретили мыслить.
– Наверное, – просигналила Сигма.
На свадебном пиру гости вместо «любовь да совет» пожелали молодожёнам удивительное словосочетание о любви: «Да не сорадуется любовь неправде, и да порадуется истине». Сигма подарила Эвдемону дочку Альфу, как обещала, и ещё множество детишек с именами из греческого алфавита. Они называли детей такими именами, думая, будто греческий алфавит способен умиротворить страсти. Люди подумали, будто сказалось различие между «видеть» и «смотреть». Странная мысль, хотя мыслить не поощрялось ни под Южным Крестом, ни под Полярной звездой.
Юрий Воротнин
Юрий Воротнин родился 21 января 1956 г. в п. Пирово г. Тулы.
В 1978 г. окончил строительный факультет Тульского политехнического института.
С 1978 г. живёт в г. Дедовске Московской области.
Стихи печатались в журналах «Поэзия», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Москва», «Сибирские огни», «Дальний Восток», «Алтай».
Автор нескольких книг стихотворений.
«Часы не идут, вязнет сырость в углах…»
Часы не идут, вязнет сырость в углахИ окна крест-накрест забиты,Но скрипнула дверь, словно соль на зубах,Душа поднялась до молитвы.Когда я входил в этот дом нежилой,Концы не срастались с концами,Но печку при мне затопил домовой,И печь зацвела изразцами.Сквозняк коридоры продул на лету,Крылом не задел паутинки,И память размыла в глазах темноту,Как переводные картинки.Немного тепла – и вокруг оживутДавно позабытые лицаИ долгий со мной разговор заведут.Как сладко им разговориться!Я истово заговор дедов шепчу,Я глажу ковёр самотканый,А вслед домовой затепляет свечуИ чай разливает в стаканы.Качается месяц сквозь доски в окне,Полы лунным светом протёрты,И силы мои возвращаются мне,И жизнь возвращается мёртвым.
«Не то чтоб сеял зло…»
Не то чтоб сеял зло,В необъяснимой страстиЗвериное числоРаскладывал на части.Мне ночью не спалось,Мне днём не просыпалось,Я чувствовал, как осьЗемная напрягалась,Как шли материкиОткрыто друг на друга,Как Солнце вопрекиСойти пыталось с круга.Я понимал: играМоя давно за краем.И знал – земля сыра,А рай необитаем.
«Спотыкаюсь, срезаюсь на каждой версте…»
Спотыкаюсь, срезаюсь на каждой версте,Вбита в землю по горло верста,А тому, кто хоть раз повисел на кресте,Даже дня не прожить без креста.Не жалею себя и к другим без щедрот,И смотрю до окалин в глазах,Как качается гать от совиных болотДо совиной звезды в небесах.Ни прощеньем твоим, ни слезой на ветруНе унять мне тоски ломовой,И с размаху вбиваю в пространство версту,Чтоб не кончился путь столбовой.
«Кто мне истину откроет…»
Кто мне истину откроет,Светом тьму посеребрит?Не с того ли ветер воет,Что душа моя болит?Кто удержит равновесье?Кто пошлёт благую весть?Есть над нами поднебесье,И земля под нами есть.Отчего в ученье строгомЕресь тлеет, как ожог,То ли ходим все под Богом,То ли все мы вместе – Бог?Я стою пред образами,Я держу в руках свечуИ закрытыми глазамиВижу дальше, чем хочу.
«Вот и кончилось время прощаний…»
Вот и кончилось время прощаний,Обусловлен последний уют,Мы уходим туда не с вещами,Вещи дольше обычно живут.Их удел средь завалов подённыхДольше века из рук не сходить,Чтоб ещё на земле не рождённыхИ уже неживых породить.Чтобы утром в тягучем туманеСлышал я сквозь столетний гранит,Как у прадеда в чайном стаканеКолокольчиком ложка звенит.
«К какому рубежу…»
К какому рубежуЛета меня готовят,Огонь в руках держу,А ощущаю холод.И в памяти моейИных земель поверья,Вода других морей,Других лесов деревья.То ль это миражи,То ль просто совпаденья,То ль очень долго жилДо своего рожденья.
«Снег калёный, как будто казённый…»
Снег калёный, как будто казённый,Как ни крутишься – ветер в лицо,В этом поле и хлебные зёрнаПрорастают лишь сорным словцом.Потому здесь и вольному воля,Что удел ни один не обжитИ дорога до этого поляЧерез это же поле лежит.Меньше яблока редкое солнце,Облаков надвигается спуд,Но, как насмерть, стоят оборонцыИ дорогу туда стерегут.
«Кричу, когда огонь прожжёт…»
Кричу, когда огонь прожжётМеня дыханием лужёным:«Бог бережёных бережёт,А каково небережёным?»Мне эхо катится в ответ,Ожоги лечит и нарывы:«Не бережённых Богом нет,Есть, кто мертвы, и есть, кто живы».Смиряюсь, слышу, и огняЯ не боюсь проникновенья,И Бога, спасшего меня,Оберегаю от забвенья.
«Говорил-говорил, как слова доставал из колодца…»
Говорил-говорил, как слова доставал из колодца,И заплакал потом, и давай причитать-голосить,Будто горло пробил наконечник стрелы инородца,И рванула из горла тоска и печаль по Руси.Не по родине плач, что гремела державным железом,По Руси – гой-еси! – что лишь в гусельных сказах жива,Где семь вёрст до небес, только семь, но всё лесом и лесом,А за каждым кустом колдуны, ведуны, татарва.Он плетёт языком, но какие узлы расплетает,Отмывает слезами, что жизнь накоптила во мне,Красно солнце встаёт, ясный сокол с запястья взлетает,И в воде не тону, и опять не сгораю в огне.Я семь вёрст пролечу, отобьюсь, отмолюсь по дороге,Меч заветный в руках, сапоги-скороходы не жмут,И увижу свой дом, и узнаю родных на пороге,И услышу, как птицы и ангелы вместе поют.