Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике
Шрифт:
Данное рассуждение вполне применимо и к Балтийскому региону. Здесь временем заметных перемен был период конца V–VI вв., когда балтийское побережье, связанное с венедами названием Венедского залива, начинает осваиваться носителями суковско-дзедзицкой культуры, которых отождествляют со славянами. Связь венетов/венедов со славянами устанавливается, в частности, благодаря сообщению историка Иордана (ум. ок. 552 г.), который писал: «У левого их склона (Альп. – Л.Г.), спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы, на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавинами». Благодаря этому сообщению венедов очень часто напрямую отождествляют со славянами, хотя очевидно, даже из нескольких примеров, вышеприведенных здесь, что венеды намного древнее славянства. Но из высказывания Иордана можно также заключить, что группировка народов, объединившаяся под именем склавинов, сложилась в этническом массиве, в течение какого-то времени связанного общим именем венетов/венедов, а затем усилилась настолько, что передала свой язык большей части сообщества при сохранении венедского имени. Подобное явление – сложение новой общности в результате объединения нескольких старых общностей, когда принимался язык одной из них, а имя – другой – можно было повсеместно наблюдать в древности и раннем Средневековье.
Таким образом, миграции славян в Балтийском регионе были не только миграциями славянского населения, но выступали и в форме распространения славянского языка среди своих давних соратников венедов/венетов и их союзников варинов-моринов. Это объясняет сравнительную быстроту ославянивания южнобалтийского субстрата и перенесение опыта балтийских венедов и варинов уже в новые этнополитические образования со славянским языком в качестве средства общения. Однако любые преобразования вызывают размежевания в обществе, где они происходят, и часть населения покидает родные места – так было всегда. Поэтому логичным представляется предположение, что часть варинов или венедов переселялась в течение VI в. с южно балтийского побережья севернее, на острова Балтийского моря или южное побережье Скандинавского полуострова. Приток этого населения в Скандинавию и мог оказаться тем недостающим звеном, которое замкнуло цепь и дало толчок в развитии судостроения на Готланде и появлении парусных судов, что запечатлелось в изображениях на каменных стелах. Местное население, использовавшее в течение столетий гребные суда, владело опытом использования местной акватории, а пришельцы были необходимым дополнительным человеческим ресурсом со знаниями о парусном флоте, а также, вероятно, и с материальными средствами – соединение всех этих факторов логично объясняет появление паруса на Готланде в конце VI–VII вв.
Полагаю, приведенных здесь материалов оказалось достаточно для того, чтобы обосновать высказанное в начале статьи утверждение о том, что концепция норманнистов о скандинавстве летописных варягов черпает свои аргументы из ненаучного источника, а также – о том, что утопия норманнизма подменила и заслонила от нас живую историю части народов южнобалтийского побережья. Значительную часть ее в раннее Средневековье составляла история народа варинов – древнего народа на южно балтийском побережье, обладавшего развитыми традициями мореходства и торговли и в качестве постоянного союзника англов участвовавшего в заселении Британских островов, а также, вероятно, и использовавшего новые пути на север Западной Европы из Балтии вдоль западного побережья Скандинавского полуострова.
Часть 2 Рюрик, Трувор и Синеус
О Рослагене – выдуманной прародине Руси
Крупнейший российский лингвист О.Н. Трубачев в работе «К истокам Руси (наблюдения лингвиста)» вечным вопросом назвал не только вопрос о том, «откуда есть пошла русская земля», но и вопрос о том, как и откуда она стала так называться. Трубачев высказал убеждение, что эти два вопроса взаимозависимы, и в подтверждение сослался на высказывание Александра Брюкнера: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал ее истории». Однако если во главу угла при исследовании историогенеза народа брать второй вопрос – об удачном объяснении имени, – то первый вопрос никогда не будет решен, потому что наука завязнет на втором, что и происходит перед нашим взором в дискуссиях о начальном периоде древнерусской истории. Аналогов данной ситуации нет, поскольку истории других народов не ставятся в зависимость от разгадки их имени.
Подмена летописного вопроса «Откуда есть пошла русская земля» вопросом «откуда она так стала называться» произведена норманнизмом, который вот уже более 200 лет навязывает науке свою концепцию скандинавского происхождения слова «русь» от шведских «rpeбцов»-*rodzmän и финского Ruotsi (подчеркиваю, слова, поскольку «русь» у них изначально не имя).
Пора все-таки вспомнить, что история какого-либо субъекта не может быть решена, если во главу угла поставить историю имени субъекта. Летописному вопросу «откуда есть пошла русская земля» должно вернуть его главенствующее, ведущее положение, как это и было обозначено в летописании. И это является тем более неотложной научной задачей, что сама идея о происхождении имени Руси от финского Руотси родилась в ненаучной шведской историографической традиции XVII–XVIII вв., увлеченной фантазиями на темы древнешведской истории.
В статье этого сборника «Как востоковед Г.З. Байер внедрял шведские инновации» показано, что в статье Байера «О варягах» были использованы в основном аргументы, которые Байер почерпнул в переписке со шведскими историками и литераторами, в течение многих поколений воспитывавшимися на образах миражной истории Швеции, созданной Иоанном Магнусом и Олафом Рудбеком о великом прошлом предков шведов в древности и уверявшей читателей в том, что полмира было завоевано и окультурено предками шведов – готами и гиперборейцами. В частности, в лоне этой миражной истории получила развитие фантастическая «концепция» о том, что имя легендарной Гипербореи из трудов античных авторов имело скандинавское происхождение.
А шведская «этимология» имени Гипербореи, по мнению сторонников этой «ученой» концепции, говорила за то, что и сама Гиперборея была создана трудами скандинавов, конкретно – предками шведов. Поскольку и в труде Магнуса «История всех готских и шведских королей», и в «Атлантиде» Рудбека много места было уделено героическим деяниям предков шведов в Восточной Европе, то постепенно в поле зрения шведских литераторов и историографов попала и древнерусская история, в результате чего у них стала рождаться мысль о том, что имя русского государства – Руси – также происходит из Швеции. И по наезженной колее, по примеру с фантазиями о Гиперборее, пошло дальнейшее развитие этой мысли: раз имя Руси – из Швеции, то и все остальное на Руси – из Швеции.
Звенышком в цепи филологических «доказательств», с помощью которых стали пытаться обосновывать шведское происхождение имени Русь, явилась диссертация шведского историка Эрика Рунштеена «О происхождении свео-готских народов», защищенная в 1675 г. в Лунде. В этой диссертации Рунштеен, развивая фантазию о переселении свея-готского народа из Швеции в Скифию, стал в лучших традициях готицизма доказывать, что этнонимы Восточной Европы – скандинавского происхождения. В частности, по его убеждению, этноним «аланы» – шведского происхождения и произошел от названия провинции Олодингер (Ålåndingar et Olåndingar), этноним «роксоланы» – тоже шведского происхождения и произошел от имени выходцев из Росландии (Roslandia), или Рослагена [47] . Мысли эти явно родились под влиянием рассуждений известного шведского литератора и сановника Ю. Буре, который при составлении словаря готских и старошведских терминов обратился к распространившейся в XVI–XVII вв. моде «этимологизирования» по созвучию слов. Так, Буре решил, что финское название шведов rodzelainen произошло от шведского названия прибрежной полосы в Упландии Рослаген (Roslagen), а топоним Рослаген возник как результат сложных трансформаций целого комплекса понятий, восходящих к шведскому глаголу ro – грести .
Все перечисленные находки «филологической герменевтики» слились воедино у шведского востоковеда Хенрика Бреннера, который и породил идею о связи имени Русь с финским наименованием шведов «rotzalainen». Бреннер свято верил в распространившуюся благодаря Рудбеку мысль о том, что предки финнов заселяли Восточную Европу вплоть до Дона задолго до других народов, а предки шведов их покорили и собирали с них дань [48] , поэтому и стал утверждать, что все названия в Восточной Европе были даны финнами, соотвественно, и имя Русь произошло от названия финнами шведов как «rotzalainen» или «rossalainen», а последнее, в свою очередь, произошло от Рослагена. Мнение такого образованного человека, как Бреннер, было подхвачено его соотечественниками, а также вызвало интерес и в зарубежных ученых кругах. Из шведов на рассуждения Бреннера о связи Рослагена с финским названием Швеции сразу же стал ссылаться Страленберг. В свой черед на «этимологические» реконструкции Бреннера стали ссылаться и Байер, и Шлецер.
Следующий вклад, умозрительно связывавший Рослаген с Руотси и русами, был сделан Арвидом Моллером, профессором в области права и этики в университете в Лунде. В 1731 г. он защитил диссертацию «Dissertatio de Waregia (Wargön)», в задачу которой входило опровергнуть аргументацию, доказывавшую происхождение варягов из Вагрии (С. Мюнстер, С. Герберштейн, М. Стрыйковский, К. Дюре, Б.А. Селлий, Б. Латом, Ф. Хемниц, Г. Лейбниц и др.).
Моллер собрал вместе и соображения Рунштеена о роксоланах из Рослагена, и рассуждения Буре о финском rodzelainen , происшедшем от Рослаген, в свою очередь образованном от шведского глагола го, и выстроил их уже в конструкт более привычного нам вида: Roxolani или Russi произошли от Ruotsi – финского названия Швеции. Моллер, вслед за Бреннером, верил в то, что славяне позднее шведов добрались до «Holmgard» или «Gardarrike», поэтому, по его убеждению, «варварское» население в Холмогардии, над которым господствовали шведские наместники, составляли только финны, говорившее, соответственно, по-фински [49] . Сложнее оказалось последователям Моллера, которым все-таки пришлось признать наличие славянского языка в Приильменье в период до призвания варягов.