Призыв ведьмы. Часть 3

Торен Эйлин

В следующий момент ведьма была впечатана в стену и спастись кажется уже не было возможности, потому что бешенства, отчаяния, страха, жгучей страсти было больше, чем этой самой несчастной горемычной любви.

— Ты что творишь вообще? — прохрипел он ей в лицо. — Чего ты добиваешься?

— Просто тебе плохо… и я спросила… — захлебнулась ведьма.

“Господи, Милена, остановись, что ты несёшь, совсем с ума сошла?” — взмолилась она, обращаясь к себе.

— Я по-вашему такая же тварь, как он? — прорычал Элгор. — Я может

в восторге от того, что он натворил? Во мне же ничего человеческого нет, да?

— Элгор, — и тут она… чтоб тебе, Милена, идиотка… заплакала. — Я так не…

— Я бы его голыми руками разорвал, понимаешь? — и она почувствовала эту жажду крови, от которой ей стало физически плохо. — Разорвал и даже глазом не повёл. Но есть закон. Закон. Простой, понятный. Закон, который работает сейчас не в нашу пользу и мне тошно от этого, но я не могу ничего с этим поделать. Ни-че-го! И ты… ты…

Она не могла оторвать взгляд от его полного ярости лица.

— Ты… — Элгор рыкнул, прижал её к себе второй рукой, вдохнул её запах.

Милена задрожала, предательски, воспоминания о его тоскливом взгляде в Трите, потому что… что? Правда не успел к ней? Он действительно шёл за ней, но Роар его опередил.

“Вылези из его головы!” — приказало нутро белой ведьмы, в который раз голосом Хэлы, на этот раз злым, жёстким и отрезвляющим.

Элгор выдохнул. Наверху послышались чьи-то шаги и бронар отпустил её, отскочив на добрых пару метров. Она с трудом подняла взгляд на лестницу. Там стоял Брок, нахмуренный, такой же уставший, каким она его видела, когда шла на кухню.

Элгор ничего не сказал, лишь глянул на неё так, что рвануло с силой и захотелось умереть, потом он вернулся к себе прежнему и понятному ей, просто фыркнул и отправился наверх. Разминулся на лестнице с Броком.

И как только бронар скрылся комната ожила. Появилась Эка с отваром, она столкнулась в дверях с Мирганом, чуть не уронила кувшин, а командир придержал её и не дал упасть кувшину. Милена почувствовала в Эке и Миргана тягу друг к другу, но она была такой невообразимо запрещённой ими обоими, тоскливой, грустной.

Брат ферана глянул на его сына, они кивнули друг другу. Мирган поднялся наверх, там же исчез Брок.

Милена осталась одна.

И снова её скрутило стыдом. Что видел Брок? Заметил ли её Мирган? И если да… Почему-то показалось, что он точно знает, почему белая ведьма стоит прижимаясь к стене в углу.

Что она, дура, вообще творит? Почему, боже, почему так беспощадно тянет к Элгору? Ну, зачем было спрашивать у него про казнь, зачем вообще было в это всё лезть? Что за мазохизм такой?

Милена сжалась от осознания своей слабости, своей пустоголовости, потом с трудом заставила себя дышать спокойно и поплелась за Экой. Хотя хотелось куда-то забиться в уголок и побыть одной, но куда? Вот бы быть смелой, как Хэла…

— Ну-ну, вот выпей, станет легче, — Эка сидела на кровати возле Лораны и поила её отваром.

Мила зашла в комнату и прижалась к стене.

— Не переживай так, девочка, не надо, — говорила экономка, — Гент мальчик взрослый, он сам может решить свою судьбу и сделает правильный выбор, а достопочтенный феран не хочет его казнить, уж поверь мне. Он человек справедливый. Не отпустит он эту тварь, не сомневайся, тем более взамен на жизнь Гента.

— А что такое вообще “суд Хэнгу”? — тихо спросила Карлина.

— Это в древние времена так было, — вздохнула Эка и снова налила Лоране отвара. — Суд был божий. Когда судили и приговаривали кого, то палач богов был слепой Эйнотар и конечно люди приметили, что ему всё равно какую душу отдавать Хэнгу. И принялись правдами и неправдами менять виновных. Кого добровольно на плаху отправляли, а кого насильно, рабов, например. Только вот проблема возникла — судили грешников, а в чертоги Хэнгу попадали зачастую обычные праведные люди. А Хэнгу любит чёрные души, грешные — душа для него, как драгоценность. Чем больше душ в его чертогах, тем лучше.

Женщина вздохнула:

— А грешные души уйти оттуда не могут. И в итоге когда получилось, что приговорённые и казнённые не оставались в его чертогах, потому как были чисты, он разозлился, сам явился на одну из казней и увидел, что подсунули снова богу-палачу не ту душу, — она развела руками. — С тех пор стало “суд Хэнгу” — это даже не подмена души, это ритуал, в котором тот, кого должны казнить, должен дать слово, что чертоги Хэнгу не покинет. А бог должен выбрать кого казнить — того, кто виноват, или другого, который даёт слово, что не покинет грань.

— Так ведь бог завтра не появится, — спросила Милена.

— Так и суда такого уже нет, — ответила ей Эка. — Но для нас воплощение закона бога — феран. Так давно решено, особенно для Изарии. Феран имеет полное право решить судьбу своих людей. И конечно эти два дурака из скотоводов не приведут ему своих дочерей. Так что…

— А отец Гента? Он злой, жуткий, — с трудом выдавила из себя Лорана. — Я знаю. Я вижу.

— Деточка, моя, — положила ей на плечо руку экономка. — Так и феран это видит. Не отдаст он своего воина в жертву принести, даже не думай. Вот увидишь завтра. Спи, моя хорошая.

Эка погладила Лорану по голове и помогла лечь в постель. Карлина осталась с ними в комнате, когда Эка, горько улыбнувшись Милене, вышла.

Утро в день казни было промозглым, противным. Милена, как и никто из серых не выходил на улицу и не пошёл работать. Домашние убежали смотреть казнь, которая происходила на площади за крепостными стенами, там в городе.

Чуть после рассвета через двор прошли Шерга и четыре воина, они вели между собой того самого мужчину, старейшину, который так страшно обращался со своими дочерьми. От мысли, что он был всё это время в доме, белой ведьме стало не по себе.