Про Бабаку Косточкину
Шрифт:
— Это на таких, как барон Мюнхгаузен, что ли? — хихикаю я. — Который вишнёвыми косточками палил по живым оленям?
— Зря иронизируешь, между прочим. И на таких тоже. А ещё на Леонардо да Винчи, Ньютоне, Николе Тесле, Эйнштейне и академике Ландау, в конце концов. Все они были чудиками и великими фантазёрами. Если бы не они, мы бы с тобой сейчас не в малогабаритной квартире улучшенной планировки сидели, а в пещере вместе с неандертальцами.
— Ну,
— Во-первых, перестань быть скептиком [18] , тебя это не красит. Ты вообще-то мальчик одиннадцати лет, а не циничный дедушка с ревматизмом. А во-вторых, тащи сюда матрас.
— Какой?
— Ну не родительский же двуспальный! Он в окно не пролезет. Свой неси, полосатенький.
— Зачем?
— Будем из него матрас-самолёт фантазировать.
— А разве такие бывают? Я только про ковры-самолёты слышал. На которых летал старик Хоттабыч.
— Старик Хоттабыч — он откуда? Не здешний?
18
Скептик — во всём сомневающийся тип.
— Из кувшина, джинн. А вообще-то он, кажется, индус.
— Вот видишь. И ковёр у него, наверное, индийский — с бахромой. А у тебя в собственности только ортопедический матрас. Так что не больно-то привередничай. Неси.
Ну я и принёс.
— Клади сюда, садись рядышком, — говорит Бабака, а сама уже уселась в позу лотоса на своём коврике и закрыла глаза.
Устроился я рядом и тоже принял позу индийского йога.
— Удобно? — спрашивает Бабака.
— Угу.
— Тогда закрой глаза и расслабься. — Она делает глубокий вдох. — Отрешись от суеты сует, отринь прочь мирские дела. К чёрту здоровый скепсис и здравый ум. Включай фантазию на полную!
И я пытаюсь её включить. Стараюсь по-честному, изо всех сил, но у меня не получается.
Перед глазами стоит Бабакина вдохновенная морда, и от этого мне ужасно смешно. Я просто еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.
— Что-то у меня не выходит, — говорю.
— Это потому, что у тебя в голове шлаки, — отвечает Бабака, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Шлаки?! — ужасаюсь я. — Шлаки??!!
— Мусор, которым вам в школе забивают голову. Ты же мальчик подпорченный, с червоточинкой.
— С червоточинкой? Бабаконька, что ты такое говоришь? — Я чуть не плачу.
— Ничего-ничего! Это дело поправимое. Сейчас ты у меня так взлетишь, что мало не покажется! А ну зажмуривайся! Зажмурился?
— Угу.
— А теперь представь, что ты не Костя, Косточкин.
— А кто?
— Ну, к примеру, мотылёк. Или воробышек. Главное, чтобы с крыльями.
— А можно я буду страусом?
Бабака
— Нет, для страуса ты мелковат. Да и потом, страусы не летают, а бегают и прячут голову в землю.
— А тогда можно я буду Карлсоном?
— Который живёт на крыше?
— Ну да.
— Тоже нет. У него пропеллер и кнопка на животе, а у тебя — матрас и пупочек. Надо исходить из своих реальных возможностей.
— Но фантазия же! Безграничная!
— Начни с малого — Москва не сразу строилась. Побудь для начала воробышком, пообвыкнись. И вообще, слушайся Бабаку. Она плохого не посоветует.
— А сама-то ты кто?
— Я-то? — Бабака самодовольно улыбается. — Я сегодня волоокая Шахразада. Я лечу на ковре из китайского шёлка, вся такая в чадре, и частые порывы юго-западного ветра мне не страшны.
— Понятно.
— А ты, кстати, маленький Мук. Мы, кстати, с тобой уже над Самаркандом летим. Видишь минареты вдали?
— Нет.
— Базарный люд уже сбирает… что-то там… — Бабака неопределённо поводит лапами по квартире. — Амударья и Сырдарья плещут волнами… А вон и Бухара на горизонте!
Я жмурюсь и вращаю зрачками как бешеный, но не вижу никакой Бухары.
— Чувствуешь дрожь и покалывание в подушечках пальцев?
— Угу, — киваю я, хотя ничего такого не чувствую. Просто я Бабаку не хочу расстраивать.
Ей эти полёты во сне и наяву, похоже, ужасно нравятся.
— Вот! — Бабака вздымает лапы над головой. — Это в тебя вливаются космические потоки! — кричит она вдохновенно. — Твой матрас-самолёт уже рвётся в полёт! Он дрожит и хрипит под тобой, словно сто сивоухих коней!
На самом деле матрас лежит себе полёживает на полу и ни в какой полёт не собирается. Но Бабаку же не переубедишь. Она уже в раж вошла.
— Полёт под облаками! Что может быть воздушней? Только в полёте живут самолёты! — кричит Бабака и яростно размахивает лапами. Это я по атмосферным колебаниям чувствую.
«Ну всё, — думаю, — рехнулась наша Бабака на почве домашнего ареста. Пора закругляться».
Я открываю глаза и поворачиваю голову вправо — туда, где сидит Бабака. Но никакой Бабаки справа нет. Я судорожно озираюсь: нет её и слева. Тогда с каким-то нехорошим чувством под ложечкой я задираю голову вверх и вижу Бабаку. Точнее, даже не Бабаку, а волоокую Шахразаду в районе хрустальной люстры.
— Бабаконька! Осторожно! Ты разобьёшься! — кричу я.
Я очень испугался за неё, ребята! Всё-таки потолки у нас два двадцать, можно и попу при падении отбить.