Про нашу семью
Шрифт:
— Они знают, что именно в это время человека легче всего застать дома! Разве можно их осуждать?
Или:
— Разве можно их осуждать? Звонят издалека! Там уже утро. Их можно понять.
— Пусть и они поймут, что у нас еще ночь, — отвечает мама.
«Разве можно его осуждать?» — папа часто повторяет эти слова.
— Тебе нужно было бы стать защитником, — как-то сказала мама.
— Это приятней, чем обвинителем.
— Смотря в каких случаях! — возразила мама.
И папа продолжал
Иногда по ночам вслед за слишком длинными или слишком короткими звонками выясняется, что папин приятель собирается приехать в наш город.
— Вот и хорошо, — говорит в таких случаях папа. — Прямо с вокзала — к нам! У нас есть раскладушка.
— Хорошо, что только одна! — такой или какой-нибудь похожей фразой реагирует мама на папино приглашение. — Странные люди! Хотя бы для виду отказались. Хоть для приличия! Ведь есть же гостиницы…
— В гостиницу не попадешь, — отвечает папа. — Кроме того, каждому хочется побывать среди близких людей.
— Среди близких! Ты и в лицо-то его не помнишь.
Бабушка на следующий день начинает воспитывать папу.
Но делает это, как обычно, по-своему.
— А муж моей соседки, — говорит она, — никогда не принимает серьезных решений, не посоветовавшись с женой.
И папа должен понять, что ему тоже не следует быть таким самостоятельным.
— А Петя, который был старше тебя всего на два курса, но уже стал профессором, — говорит бабушка, — с головой ушел в науку и не позволяет, чтобы ему мешали посторонние люди!
Отсюда папа должен сделать вывод, что если он не будет приглашать к нам своих приятелей из других городов, то вскоре тоже станет профессором.
Когда опять раздались длинные, прерывистые звонки из другого города, мы все, конечно, проснулись, и мама сказала мне:
— Готовь раскладушку!
Она не ошиблась, потому что папа через минуту сказал в трубку:
— Ну что за вопрос?! Пусть приезжает… Остановится прямо у нас. Я покажу его специалистам. Устроим консилиум! Если понадобится… — А положив трубку, объяснил маме: — У ее сына что-то серьезное…
— А до их города медицина не добралась?
— Это маленький городок. Там нет крупных специалистов.
— Обязательно нужны крупные?
— Вот если бы он заболел, — папа кивнул в мою сторону, — разве ты не подняла бы тревогу? Она плакала в трубку: «Посмотрите моего мальчика…» Разве можно ее осуждать?
Мама вздохнула и ничего не ответила.
Утром она спросила:
— А кто эта женщина… которая звонила тебе?
— Дальняя родственница.
— Очень дальняя?
— Кажется, очень.
— Но кем она все же тебе приходится?
Папа думал в течение всего завтрака, но так и не вспомнил.
— Знаю только что по отцовской линии, — сказал он. — Впрочем, какое это имеет значение… если ее мальчик серьезно болен?
Мальчик приехал через три дня. Это был мужчина лет тридцати.
— Я буду называть вас по имени-отчеству, — сказал он, — потому что мать никак не могла вспомнить, кем мы друг другу приходимся.
— Какое совпадение! Мы тоже не вспомнили, — сказала мама.
— Ну почему же? — возразил папа. — Кое-что мы все-таки установили. Я точно знаю, что это родство по отцовской линии.
— Понимаю, — сказал приезжий, — дальний родственник — это даже меньше, чем просто знакомый. Знакомого, например, невозможно не знать в лицо. А дальнего родственника можно ни разу в жизни не увидеть и не услышать. Я бы, честно говоря, не отважился к вам вторгаться. Если бы они не сказали матери про этот свой «предполагаемый диагноз». Теперь она не будет ни спать, ни есть. Я должен немедленно доказать ей, что «предполагаемый диагноз» предположили напрасно.
— А что у вас… предполагают? — спросила мама. — Какую болезнь?
— Ту самую! — ответил приезжий, которого звали редким именем Игнатий.
— Какую… «ту самую»? — не поняла мама.
— Ну, которая неизвестно от чего начинается, но зато известно чем чаще всего кончается.
— Почему «чаще всего»? — возразила бабушка. — В этой области много открытий!
— Да безусловно! — громко подтвердил папа. Хотя вообще говорил тихо, а когда бабушка начинала высказываться о медицине, почти всегда уходил курить в коридор. На этот раз он остался в комнате.
Бабушка за всю свою жизнь ничем, кроме, мигрени, никогда не болела, но очень боялась, как бы не заболел кто-нибудь из ее близких.
Она подробно изучала «Беседы врача», которые печатались в разных газетах. После этого в течение нескольких дней дома невозможно было закашляться или чихнуть.
«У тех, про кого я читала, тоже все началось с обыкновенного кашля», — говорила бабушка.
Игнатию же она сказала:
— Вы абсолютно не похожи на больного той болезнью, которую у вас ошибочно подозревают. Трое моих знакомых были больны этим самым… Вы абсолютно на них не похожи. Кстати говоря, все они излечились. То есть им вырезали… И все замечательно!
— А откуда вы знаете о «предполагаемом диагнозе»? — спросил папа.
— Врачи как-то сразу забегали. Стали уверять, что нет ничего серьезного. Я не волновался, а они меня успокаивали. Потом я тайком заглянул в их бумаги. Но не испугался. Там рядом с диагнозом стоял большой знак вопроса. Ну, а если врачи ставят вопросительный знак, зачем же я сам буду ставить знак восклицательный? Но они матери зачем-то сказали. Вот тут уж я разозлился! Зачем было ей говорить?
— Формально они были правы, — сказал папа. — Родственникам положено сообщать.