Про нашу семью
Шрифт:
— Но они же не родственнице сообщили, а матери! — воскликнул Игнатий. — Поэтому я и приехал. Чтобы разубедить ее. Понимаете? И к вам вторгся. Но не волнуйтесь! Я могу спать на кухне. Или в коридоре на раскладушке.
— На раскладушке будет спать он… — сказала мама и кивнула в мою сторону. — А вы будете спать на кровати. Здесь, в этой комнате.
— Только не заботьтесь обо мне, а то я буду считать, что диагноз уже подтвердился, — сказал Игнатий. — Понимаете, — продолжал он, — мать одна тянула меня… без отца. Трудно ей приходилось. И мы все подсчитывали: «Еще два года
— Она телеграмме не поверит, — сказала мама.
— Я поклялся, что сообщу чистую правду. Есть у нее эта слабость. Любит клятвы. Ну я, чуть что — клянусь своим здоровьем. А она: «Моим поклянись! Тогда не обманешь». Обычно я уклоняюсь. Но тут пошел ей навстречу.
На следующий день рано утром папа повел Игнатия в какой-то институт, а оттуда к себе в больницу.
— Вечером вы узнаете о результатах, — сказал нам папа.
— Нет, позвони мне на работу, — сказала мама. — Если я вдруг выйду из комнаты, передай: все хорошо.
— Или все плохо, — бодро сказал Игнатий.
— Это исключается! — воскликнула мама. — Я уверена…
— С любой болезнью можно бороться, — сказал папа.
— А победить? — спросил Игнатий.
— Разумеется… И победить! Мать, конечно, потеряла покой. И ждет клятв! Разве можно ее осуждать? Но вы, как мужчина, должны поверить: эту болезнь побеждают довольно часто.
— Но лучше все же обойтись без нее, — сказал Игнатий.
Он все время улыбался — и я понял, что он волнуется.
— Мне тоже сообщите, пожалуйста, — попросил я.
Папа кивнул.
После пятого урока у меня был фотокружок, но я не остался.
Бабушка обычно приходит помогать маме по вечерам.
А тут пришла днем и стала вытирать тряпкой телефон, потом круглый столик, на котором он стоит. А потом все, что находится в коридоре возле столика.
Дома у бабушки нет телефона. И поэтому по вечерам, когда она приходит помогать маме по хозяйству, дозвониться к нам невозможно. После каждого телефонного разговора бабушка сообщает, с кем она разговаривала. Такая у нее привычка. Чаще всего она говорит: «Это моя школьная подруга!» И непременно вздыхает. У нее так много школьных подруг, будто она недавно училась в десятом классе. А на самом деле она училась в гимназии.
Но в тот день бабушка никому не звонила. Она ждала.
И я ждал.
Наконец мы дождались: позвонил папа. Обычно бабушка не любит, когда я вмешиваюсь в дела взрослых. Но тут она сама стала передавать мне каждую папину фразу:
— «Этого у Игнатия нет. Точно установили. Он болен серьезно. Надо делать сложную операцию. Но этого нет!» Слава богу, — сказала бабушка. Пошла в комнату и легла на диван.
В тот день она всего-навсего пошарила тряпкой по телефону, по столику, на котором он стоит, по стулу и шкафчику, которые стоят рядом. Но вид у нее был очень
И я тоже как-то сразу устал…
Но когда через полчаса или минут через сорок раздались необычные звонки — слишком длинные и слишком короткие, я бросился в коридор и схватил трубку.
— Это городок, где живет Игнатий, — сообщил я бабушке. — Велели не вешать трубку и ждать. Я первый скажу его матери… Первый!
— А сын моей соседки никогда не перебегает дорогу старшим, — сказала бабушка.
Отсюда я должен был сделать вывод, что трубку надо отдать ей. Но я такого вывода не сделал. А она не встала с дивана, только внимательно приподняла голову. Она уступила мне.
— Он будет жив и здоров! — крикнул я в трубку. — Этого у него нет. Точно установили! Этого нет. Клянусь своим здоровьем! И вашим тоже!..
Мать Игнатия заплакала на другом конце провода.
В этот момент раздался голос телефонистки. Она хотела что-то сказать, но сказала только одно слово: «Вы…» — и замолчала, хотя междугородные телефонистки могут влезать в чужой разговор как хотят.
Мать Игнатия плакала.
Тогда я радостно заорал:
— Он серьезно болен! Ему будут делать сложную операцию! Но этого нет. Клянусь своим здоровьем. И вашим! Не волнуйтесь. Он будет жив и здоров!
В школе мы часто пишем сочинения на тему «Кем быть?» Чтобы не повторяться, я один раз написал, что мне очень хочется стать геологом, в другой раз, что хочется стать биологом, а в третий, что космонавтом. Но на самом деле я еще не выбрал профессии.
В тот день мне тоже было неясно, кем я в будущем стану. «Но как это здорово, — думал я, — выйти из операционной или из рентгеновского кабинета, увидеть глаза матери, которые прямо остановились от страха и ожидания, устало так улыбнуться и тихо сказать: „Он будет жив… и здоров. Не волнуйтесь… Он будет жив!“»
3. Самый счастливый день
Учительница Валентина Георгиевна сказала:
— Завтра наступают зимние каникулы. Я не сомневаюсь, что каждый ваш день будет очень счастливым. Вас ждут выставки и музеи! Но будет и какой-нибудь самый счастливый день. Я в этом не сомневаюсь! Вот о нем напишите домашнее сочинение. Лучшую работу я прочту вслух, всему классу! Итак, «Мой самый счастливый день».
Я заметил: Валентина Георгиевна любит, чтобы мы в сочинениях обязательно писали о чем-нибудь самом: «Мой самый надежный друг», «Моя самая любимая книга», «Мой самый счастливый день».
А в ночь под Новый год мама с папой поссорились. Я не знаю из-за чего, потому что Новый год они встречали где-то у знакомых и вернулись домой очень поздно. А утром не разговаривали друг с другом…
Это хуже всего! Уж лучше бы пошумели, поспорили и помирились. А то ходят как-то особенно спокойно и разговаривают со мной как-то особенно тихо, будто ничего не случилось. Но я-то в таких случаях всегда чувствую: что-то случилось. А когда кончится то, что случилось, не поймешь.
Они же друг с другом не разговаривают! Как во время болезни… Если вдруг поднимается температура, даже до сорока — это не так уж страшно: ее можно сбить лекарствами.