Пробить камень
Шрифт:
— Это что-то новенькое!
— Старенькое, наоборот. Вы хорошо знаете историю?
— Не жалуюсь.
— Сейчас проверим. В одиннадцатом веке всячески чернили языческую Русь, доказывая достоинства христианства, хотя до него наши предки выпивали только по трем поводам: при рождении ребенка, одержании победы над врагом и похоронах. Всяческие «теоретики алкоголизма» ссылаются на исконность хмельных застолий. А ведь Россия впервые получила водку от генуэзцев всего пять столетий назад!
— Ну, уж это не вчера, прямо скажем!
— Но ведь и не со времен Адама и Евы… Кстати, — спохватилась Ирина, — а почему мы не
Не успел Меркулов завести мотор, как из дома показался Плетнев. На твердых ногах подошел к машине. Сказал, не глядя на Меркулова:
— Их было семь штук.
— Кого? — не понял Константин Дмитриевич.
— Амулетов. Мы получили эти игрушки от вождя племени мбунду, в котором формировали отряд из местных. Амулеты, по местному поверью, давались воинам для защиты от плохой смерти… Их было семь штук.
— От какой смерти? — невольно переспросил Меркулов, хотя прекрасно слышал, что сказал Плетнев.
— Плохой. Неправильной. Мы в это дело не поверили, но взяли из уважения, тем более что фигурки красивые… — Он достал из-за пазухи амулет на шнурке.
— И где они? — спросила Ирина.
— Амулеты? — спросил Плетнев.
— Люди! — зло сказал Меркулов.
— Не знаю. Погибли. Хорошей смертью…
— Правильной, что ли?
— Можно и так сказать.
— Точно все погибли?
— Трудно сказать наверняка.
— Ладно. Садись в машину. Поедешь с нами.
— Размечтались. Сначала я хочу увидеть ордер на арест, — насмешливо бросил Плетнев и повернулся к дому.
Меркулов со злостью стукнул по рулю и случайно попал по клаксону.
Плетнев даже не вздрогнул от резкого автомобильного сигнала, он был уже на пороге.
— В каком детдоме ваш ребенок? — крикнула Ирина ему вслед.
Плетнев застыл на месте.
2005 год
Турецкий
— Распространено мнение, — сказал Турецкий, потягивая холодное пиво, — что нужно разрешить два-три гипервопроса, додумать до конца три-четыре большие отвлеченные мысли, и будет нам всем счастье. Ответственно заявляю, что это опасная иллюзия, черт побери! Доказательством тому и семнадцатый год, и девяносто первый: мыслили тогда размашисто, но окончательно все запутали. Напротив, надо срочно выметать «отвлеченное большое» поганой метлой, ибо гипервопросы навязаны позавчерашней повесткой дня. Ближе к телу! Мельчить! Будут тогда и новые, по-настоящему актуальные вопросы, и новые их постановки.
— Ты о чем? — осторожно спросил Меркулов. Он пиво не пил, зато активно хрустел орешками, которые принесли Турецкому.
— О нашей работе, о чем же еще?! А если уж быть совсем точным, то о моей. Тебе хорошо, ты сидишь у себя в кабинете, бумажки перекладываешь да приказы отдаешь, а я ношусь по всему городу, ищу этого шибздика. А кто сказал, что он вообще в городе?!
Может, его увезли куда-нибудь на Камчатку, там расчленили и разослали по просторам нашей необъятной…
— Типун тебе на язык! — испугался Меркулов.
Друзья сидели в уютной кафешке «Кофе-Бин» на Покровке. Это были вечерние часы, формально уже нерабочие, но никто из них на этот счет не обольщался — их жизнь ведь как раз и состояла из исключений, а не из правил.
Только вчера Турецкому было поручено громкое дело. В Москве был похищен знаменитый американский кинорежиссер, приехавший
Смысл же пафосной речи Александра Борисовича сводился к тому, что текущее расследование сулит ему основательное погружение в кинематографическую среду.
Впрочем, подобное происходило далеко не первый раз. Вот, например, хотя бы дело Баткина. С чего тогда все началось? В Шереметьево-2 потерпел аварию пассажирский самолет, а под обломками Ту-154 был найден контейнер с опасным вирусом, способным вызвать тотальную эпидемию смертельной болезни в кратчайшие сроки. Что это было — преступная халатность, роковое совпадение или преступный умысел? Турецкий пытался разобраться в обстоятельствах катастрофы и, отрабатывая разные версии, пришел к выводу, что прямое отношение к трагедии имеет загадочное исчезновение ученого-биолога и нобелевского лауреата Баткина. Чтобы разобраться и свести все концы воедино, Александру Борисовичу тогда пришлось с головой зарыться в НИИ молекулярной биологии, едва ли не поселиться там… Об этих научных нюансах он до сих пор вспоминал с содроганием. А биологию с химией от всей души ненавидел еще со средней школы.
Впрочем, сейчас профессиональная материя была все же понятней (кто у нас не разбирается в кино?! Ну и еще, конечно, в футболе и воспитании детей), а главное, гораздо интересней простому обывателю, коим не без доли лукавства Турецкий себя именовал.
…По Покровке шла пара — наверно, отец с дочкой. Или дядя с племянницей. Турецкий невольно засмотрелся на них. Девушка-подросток в камуфляжных брюках и крепкий мужчина лет сорока. Он слегка приобнимал ее за плечи, а она доверчиво прижималась к нему. Была в этих жестах доверительность и какая-то общая тайна, какая бывает только у очень близких людей.
— О чем задумался? — спросил Меркулов.
— Надо больше времени проводить с дочкой, — вздохнул Турецкий.
— Давай-ка, Саша, к делу, — попросил Меркулов.
Турецкий выразительно постучал пальцем по циферблату часов, напоминая все о том же — отдыхаем, мол, рабочее время вышло.
Меркулов в ответ выразительно скривился, так же безмолвно отвечая: когда это нас останавливало?
Турецкий попросил еще пива (оно в «Кофе-Бине» явно было белой вороной — большинство посетителей составляла молодежь, которая пила разнообразный кофе, которым и славилось это заведение, со столь же разнообразными штруделями и пирогами) и отчитался о событиях двух минувших дней, потраченных на сбор первичной информации.