Проблема 92
Шрифт:
— Ты в этом убежден?
— Абсолютно.
— Я, честно говоря, тоже. — Борис подмигнул и полез в карман, где лежали завернутые в пергаментную бумагу бутерброды. — Пожалуй, можно и перекусить, потому как катание с гор отменяется.
— Это по какой же такой причине?
— Просто мы с тобой слишком заговорились и вышли к самой железной дороге. Горы и деревенька остались там, левее. — Борис ткнул лыжной палкой в сторону просеки, которая открывала дальний заснеженный горизонт, холмистую, окаймленную зубчатым
— Дела!
— Очень жалеешь? Мы, правда, порядочного крюка дали, но можно и повернуть. Как порешим, так и сделаем.
— А, ладно! — Курчатов снял варежку, стал отряхивать с себя снег. — Зато хоть поговорили по-человечески. Видимся вроде часто, работаем вместе, а по-говорить-то как следует и некогда. Тоже мне, родные братья.
— Сам виноват. Ты ведь вроде осьминога теперь. Лаборатория в физико-техническом, отдел в радиевом, а теперь еще кафедра в пединституте. Зачем тебе все это? Сосредоточься на чем-нибудь одном. Пожалей себя, наконец. Несчастную женщину Марину, жену свою, пожалей.
— Все! — Курчатов обреченно вздохнул. — Запричитал четырехстопным ямбом.
— Я ведь серьезно, Игорь. Ты же не спишь, не ешь, как все люди. Горишь, как свеча, подожженная с двух концов. Долго так все равно не протянешь.
— Я и не собираюсь долго. Вот создадим коллектив… Много ли у нас в стране атомных физиков, Боря? Наши студенты все своими руками делают: приборы, счетчики частиц, усилители импульсов. Это плохо, потому что неудобно, трудно и долго. Ты не беспокойся: как только они немного окрепнут, я отключусь. Пусть сами. У меня дел хватит.
— Надеюсь… Я слышал, что у тебя один мудрец сконструировал солнечную камеру Вильсона?
— Да. Юра Флеров.
— Ах, тот самый знаменитый Флеров! Умнее ничего придумать не смогли? Скажи мне лучше, много ли солнечных дней в Ленинграде — камера-то небось простаивает?
— Невелика беда. Оригинальность мышления, она, брат, дороже. Ну что, двинем к станции?
— Значит, не хочешь с гор покататься? Там, помнится, неплохой трамплинчик есть.
— В другой раз. Поздновато уже! — Курчатов озабоченно глянул в сторону леса, над которым закатывалось негреющее воспаленное солнце. Тени удлинились и полиловели. Ощутимо пощипывал морозец.
— Поразительное благоразумие! — Борис отряхнул с себя снег варежкой. — Сказать тебе, почему ты такой благоразумный?
— Скажи.
— Хочешь приехать пораньше, чтобы успеть смотаться в Гостиный двор.
— Куда, куда?
— Ну не в Гостиный двор, так еще куда-нибудь… за фотоусилителями.
— А ты откуда знаешь?
— Он еще спрашивает!.. Что, не терпится?
— Нет, почему же… Слушай, Боря, а не могут раскупить этот самый усилитель?
— Будь спокоен. На твою долю хватит.
Они вышли к насыпи и по свежей лыжне вдоль полотна побежали к чернеющей впереди платформе. Упруго поскрипывал снег. Стало как будто даже теплее. Но день угасал прямо на глазах.
Поезда ждали недолго. С удовольствием вошли в надышанное тепло вагона. Уютно устроились на свободной скамейке под тусклой красноватой лампочкой.
Курчатов подышал на белое от изморози стекло и пальцем очистил крохотную проталинку.
Вагон медленно тронулся. Убаюкивающе застучали колеса. Иней на окнах вспыхивал и угасал от наплывающего света станционных огней.
— Опять ожог? — нахмурился Борис, заметив на руке брата розовые пятна свежей кожи.
— Пустяки.
— И все же надо беречься.
— А сам-то бережешься?
— Ты чаще имеешь дело с радоном. Вечно бегаешь по коридору с ампулой в руке… Кто его знает, может, это и вредно.
— Не думаю. У альфа-частиц незначительная проникающая способность. Вот нейтроны… Здесь, очевидно, будет посерьезнее. Но тоже ничего страшного, как-нибудь перезимуем. А бегать действительно приходится много.
— Не дело это — метаться как челнок от индуктора к регистрационным приборам. Один проклятый поворот в коридоре чего стоит. Того и гляди шмякнешься на пол. Каждый раз страх берет. К тому же мы наверняка теряем самые короткоживущие изотопы. Они успевают распасться задолго до того, как добежишь до лаборатории. Хорошо бы как-то приблизить нейтронный источник.
— Для начала можно поставить в коридоре деревянный столб. Как раз у того поворота. Надо только сбить его чем-нибудь мягким. Бежишь, ухватился за него свободной рукой, повернул и шпарь себе дальше. Как думаешь?
— Наверное, будет лучше, удобней.
— И быстрее. Это уж точно. Секунд на пять. Перед поворотом все же как-то невольно сбавляешь шаг…
— Здравствуйте, Игорь Васильевич! — около них остановился худощавый скуластый юноша в вязаной шапочке и широченных лыжных шароварах. — Добрый вечер, Борис Васильевич.
— Физкультпривет! — Курчатов приподнялся и протянул юноше руку. — Садитесь, Костя. Поговорим о жизни, а потом поедем к нам чай пить.
— Спасибо. Но лучше в другой раз… С лыжами как-то неудобно.
— Почему же? Очень даже удобно. У меня к вам дело. — Курчатов улыбнулся, как всегда, широко и обезоруживающе открыто. — Знаете такую поговорку: «на ловца и зверь бежит»?
— Поговорку-то я знаю. — Костя присел в проходе на краешек соседней скамейки и повернулся к Курчатову. — Но вся проблема в том, кто кого ловит. У меня тоже есть к вам важное дело, Игорь Васильевич.
— И великолепно!
— Но ведь сегодня выходной день… К тому же разговор может затянуться надолго…
— Затянуться? — Курчатов нарочито удивленно поднял брови. — От кого сие зависит — от дела или от нас с вами?