Проблема человека в западной философии
Шрифт:
Если продуктивная любовь направляется на себе подобных, то ее можно назвать любовью к ближнему или любовью к людям. При материнской любви (древнеевр. rachamin от rechem — материнское лоно) речь идет об отношении между двумя неравными лицами. Ребенок беспомощен и зависим от матери. Для того чтобы расти, он должен становиться все более независимым от матери, пока он наконец совсем перестанет в ней нуждаться. Таким образом, отношение мать — ребенок парадоксально и в известном смысле трагично. Оно требует от матери самой интенсивной любви, но эта любовь должна помочь ребенку стать самостоятельным и полностью независимым от нее. Для каждой матери очень легко любить своего ребенка, пока не начался этот процесс отделения, а вот одновременно любить ребенка и дать ему возможность уйти и желать, чтобы он ушел, — это задача, с которой многие матери не справляются.
При эротической любви (греч. eros древнеевр. ahabah, которое происходит от корня глагола «гореть», «пылать») в игру вступает побуждение, которое требует объединения и единства с другим. В то время как любовь к людям распространяется на всех людей, а материнская любовь — на
Потребность человека в общении можно полностью понять лишь в том — случае, если принять во внимание последствия, которые наступают в результате прекращения всякого рода отношений, то есть если понять значение нарциссизма. Единственная реальность, которую может переживать грудной ребенок, — это собственное тело и свои потребности, физиологические потребности, а также потребность в тепле и расположении матери. Ребенок еще не знает своего «Я», обособленного от «Ты». Он еще находится в состоянии единства с миром, но это единство существует лишь до тех пор, пока его сознание не проснулось для восприятия индивидуальности и реальности. Внешний мир существует для него только в образе пищи и тепла, которые нужны ему для удовлетворения его потребностей, а не как что-то или кто-то, осознаваемое реалистически и объективно. Фрейд обозначил такое ориентирование как «первичный нарциссизм». При нормальном развитии данное состояние нарциссизма все больше и больше преодолевается посредством растущего восприятия внешней реальности и соответственно возрастающего чувства «Я» в отличие от чувства «Ты». Подобное изменение наступает прежде всего на уровне чувственного восприятия, когда вещи и люди воспринимаются как различные и своеобразные величины. Это является предпосылкой возникновения языка. Прежде чем называть вещи по именам, необходимо распознать их в качестве индивидуальных и самостоятельных величин [320] . Гораздо больше времени требуется для эмоционального преодоления нарциссизма. Для ребенка в возрасте семи-восьми лет другие люди в основном все еще существуют как средство удовлетворения его потребностей. Их можно заменить, как только они выполнили эту свою функцию, и лишь с восьми-девяти лет ребенок начинает воспринимать другого человека так, что он может начать его любить, то есть, согласно формулировке X.С. Салливана [321] , чувствовать, что потребности другого человека так же важны, как и его собственные [322] .
320
ср.: Piaget J. La construction du reel chez Tentant. Neuchatel, 1937.
321
см.: Sullivan H.S. Interpersonal Theory of Psychiatry. N.Y., 1953, p. 49 ff.
322
Эту любовь ребенок первоначально, как правило, испытывает к своим сверстникам, а не к родителям. Приятное представление, что дети «любят» своих родителей раньше, чем кого-либо другого, еще следует причислить к многочисленным иллюзиям, которые желаемое выдают за действительное. Для ребенка в этом возрасте отец и мать являются скорее объектами его зависимости и страха, чем любви, которая по своей природе основывается на равенстве и независимости. Если мы отличаем любовь к родителям от нежной, но пассивной привязанности к ним, от инцестуальной привязанности и от обычного или даже трусливого подчинения, то она развивается — если дело вообще доходит до этого — только в более позднем возрасте, а не в детстве, хотя при счастливом стечении обстоятельств ее зачатки можно обнаружить уже и в раннем возрасте. (Аналогичная точка зрения, но в более жестких формулировках представлена в упомянутой выше книге X.С. Салливана.) Многие родители, однако, не готовы признать данный факт и реагируют на первое действительно любящее отношение своего ребенка тем, что они либо открыто обижаются, либо, что еще хуже, смеются над ним. Их сознательная или неосознанная ревность — одно из сильнейших препятствий для развития у ребенка способности любить.
Первичный нарциссизм — нормальный феномен, который соответствует нормальному физическому и духовному развитию ребенка. Но нарциссизм существует и в более поздние периоды жизни («вторичный нарциссизм», по Фрейду). Он наступает в тех случаях, когда подросшему ребенку не удается развить свою способность к любви или когда он ее теряет. Нарциссизм лежит в основе всех тяжелых психических заболеваний. Для человека в состоянии нарциссизма есть только одна реальность: его собственный процесс мышления, его чувства и потребности. Он не переживает внешний мир объективно, он не воспринимает его объективно, то есть не ощущает его как что-то, что имеет собственное положение, собственные условия и потребности. В разных формах душевных заболеваний можно найти самые экстремальные формы нарциссизма. Душевнобольной потерял контакт с миром, он ушел в самого себя. Он не может больше воспринимать ни материальную, ни человеческую действительность таковой, какова она есть, но видит ее лишь такой, какой ее формируют и определяют его собственные внутренние процессы. Либо он вовсе не реагирует на внешний мир или если реагирует, то делает это не в соответствии с его реальностью, а в соответствии с собственным мышлением и своими чувствами. Нарциссизм — противоположный полюс объективности, разума, любви.
То обстоятельство, что полное прекращение отношений приводит в мир душевного заболевания (психоза), указывает на другой факт: какая-либо форма соотнесенности является предпосылкой душевного здоровья вообще. Однако среди многих форм отношений только продуктивная форма, любящее отношение, отвечает условию сохранения свободы и целостности человека при объединении его с другим человеком.
Следующий аспект человеческой ситуации, который тесно связан с потребностью в соотнесенности, —
Человек может создать жизнь. Это чудесное свойство он разделяет со всеми живыми существами, но здесь отличие состоит в том, что он один осознает себя одновременно тварью и творцом. Человек может воспроизводить жизнь, или скорее женщина может воспроизводить жизнь, так как она рожает ребенка и заботится о нем до тех пор, пока он не станет настолько взрослым, что сам сможет заботиться о себе. Люди — мужчина и женщина — могут производить определенные вещи: сеять хлеб, изготавливать материальные предметы, создавать произведения искусства, идеи и любить друг друга. В акте творчества человек трансцендирует самого себя как тварное существо, он поднимает себя над пассивностью и случайностью своего существования в область целенаправленности и свободы. Потребность человека в трансценденции — одно из начал любви, а также искусства, религии и материального производства.
Предпосылкой творчества являются активность, забота и любовь к тому, что создается. Может ли человек решить проблему трансценденции самого себя каким-либо иным образом, кроме как через способность творить и любить? На эту потребность трансценденции есть и другой ответ: если я не могу создать жизнь, то я могу ее разрушить. И в разрушении жизни я могу ее трансцендировать. В том, что человек может разрушать жизнь, есть нечто столь же чудесное, как и в том, что он может создавать ее, поскольку жизнь — это чудо, нечто необъяснимое. В акте разрушения человек ставит себя над жизнью, он трансцендирует себя как тварное существо. Таким образом, человек, поскольку он чувствует необходимость трансцендировать себя, поставлен в ситуацию крайнего выбора — создавать или разрушать, любить или ненавидеть. Колоссальная сила воли к разрушению, которая прослеживается в истории человечества и свидетелями которой мы становимся в наше время, коренится в природе человека, как и потребность что-то создавать. Если говорят, что человек способен развить свой первоначальный потенциал для любви и разума, то это вовсе не означает наивной веры говорящих в добродетельность человека от природы. Деструктивность есть другая возможность развития, которая сама коренится в человеческом существовании и которая имеет ту же интенсивность и силу, какую может иметь любая страсть [323] . Но — и это существенный момент, к которому я подвожу, — она есть лишь альтернатива творчеству. Создавать и разрушать, любить и ненавидеть — это не две величины, существующие независимо друг от друга. Обе эти возможности являются ответами на одну и ту же потребность в трансценденции. Желание разрушать должно возникнуть тогда, когда не может быть удовлетворено желание что-то создавать. Удовлетворение потребности в творчестве ведет к счастью; разрушение ведет к страданию, и прежде всего для самого разрушителя.
323
Эта формулировка не противоречит утверждению, которое я сделал в своей книге «Man for Himself. An Inquiry into the Psychology of Ethics» (N.Y., 1947), о том, что деструктивность является следствием непрожитой жизни. В изложенной здесь точке зрения я пытаюсь точнее показать, какой аспект непрожитой жизни ведет к деструктивности.
Рождение человека в качестве человека есть начало его исхода из естественной родины, начало освобождения от естественных связей. Но это освобождение вызывает страх. Если человек потеряет свои естественные корни, то где он окажется и кем он станет? Он останется один, без родины. Он окажется без корней и не сможет вынести изолированности и беспомощности своего положения. Он сойдет с ума. От своих естественных корней человек сможет отказаться лишь тогда, когда он найдет новые человеческие корни, и только после того, как он найдет это человеческое укоренение, он сможет снова почувствовать себя дома в этом мире. Поэтому неудивительно, что мы можем наблюдать стремление людей сохранить естественные связи и защититься от того, чтобы быть оторванными от природы, матери, крови и почвы.
Самая элементарная из всех естественных связей — это связь ребенка с матерью. Ребенок начинает свою жизнь в утробе матери и живет там гораздо дольше, чем это имеет место у большинства животных. Даже после рождения ребенок остается физически беспомощным и полностью зависимым от матери. Период беспомощности и зависимости продолжается для него довольно долго по сравнению с другими животными. В первые годы жизни еще нет полного отделения ребенка от своей матери. Удовлетворение всех естественных потребностей ребенка, всех его жизненных потребностей в тепле и заботе зависит от нее. Мать не только однажды подарила жизнь своему ребенку, она продолжает ее дарить. Ее забота никак не зависит от того, что ребенок делает для нее, или от какого-либо обязательства, которое ребенок имел бы по отношению к ней. Она безусловна. Мать заботится о ребенке, потому что это новое создание — именно ее дитя. В этот решающий первый год жизни ребенок ощущает мать как источник жизни, как всеобъемлющую, хранящую и кормящую силу. Мать — это питание, она — любовь, она — тепло, она — земля. Быть ею любимым означает для него быть живым, укорененным, чувствовать себя дома.
Как рождение означает, что ребенок лишается всеобъемлющей защиты материнского тела, так и его подрастание означает, что он должен покинуть защитную среду матери. Однако даже у вполне взрослых людей никогда полностью не исчезает тоска по этому состоянию, имевшему когда-то место, и это несмотря на большое различие между взрослым и ребенком. Взрослый может опереться на собственные силы, сам о себе заботиться, отвечать за себя и даже за других, в то время как ребенок на все это еще не способен. Но из-за значительных жизненных трудностей, фрагментарности нашего знания и всех других случайностей, которым подвержены взрослые, перед лицом неизбежных ошибок, совершаемых нами, взрослый человек оказывается в ситуации, не так уж отличающейся от ситуации ребенка, как это обычно принято считать. Каждый взрослый тоже нуждается в помощи, тепле, защите. Его потребности в значительной мере отличаются от потребностей ребенка, и, тем не менее, они во многом схожи. Неудивительно поэтому, что мы становимся свидетелями глубокой тоски по безопасности и укорененности у обычного взрослого человека, которые ему когда-то давало отношение с матерью. Неудивительно поэтому, что он не сможет преодолеть в себе это страстное желание, если не найдет других возможностей для новой укорененности.