Проблема выживания
Шрифт:
– А ты? – вмешался Ростик.
– Что я?
– Как удрал от них?
Пестель пожал плечами. Складывалось впечатление, что ему это даже не пришло в голову.
– А чем отличаются койоты от шакалов?
Глаза Пестеля блеснули.
– Ты можешь считать, что шакалы приручаются, а койоты нет.
– Я предпочитаю собак, – отозвался Ким и был, конечно, совершенно прав.
Ростик посмотрел на небо. Вокруг этого солнца висела какая-то серятина, какой на Земле никогда не бывало. Там если вставало солнышко, то мир окрашивался в свои краски, а небо – в голубизну.
– У
– Почему?
Солнце, дневное светило, тут было чужим шаром, который изливал на них и на весь мир жару. Стоило представить себе это, как в сердце, несмотря на сытный завтрак и спокойный, напоенный ароматом акации воздух, закрадывался холодок. Ростик потряс головой, чтобы развеять наваждение, но оно не проходило.
Внезапно на улицу выкатила машина. Только сейчас Ростик понял, что не видел на улицах машин. Это был газетный «уазик». Антон, восседавший за баранкой, притормозил напротив лавочки и вышел. Эдик тоже вышел, вытираясь панамой, наверное, в машине было еще жарче. Он начал говорить, словно они и не расстались у обсерватории.
– На всех предприятиях введено особое положение. Тока пока не будет, но воду подавать смогут, включив насосы на солярке. Два часа утром, два вечером.
– Каких часов? – спросил Ким. – Тут время другое, Перегуда же сказал…
– Пока приказано считать в сутках двадцать четыре часа, а лишнее время добавят минутами.
– Так сколько же сейчас времени? – спросил Ростик, вспомнив, что по хронометру на стене еще нет полдня.
Ему никто не ответил. Тогда Антон сказал:
– А вокруг города установят сплошной периметр. Чтобы не было как на биостанции… – Он запнулся, видимо, не хотел этого говорить, но вырвалось.
– И до каких пор? – спросил Ким.
– Пока не утрясется.
– Так, может, вообще не утрясется, – ответил Пестель. – Подумайте, как это, – он обвел рукой и улицу, и сизое небо над собой, и неподвижные, словно нарисованные, деревья, – как это может утрястись?
– Ты очень странно рассуждаешь, – сказал Эдик. От волнения акцент у него стал заметнее. – Если началось, то может и кончиться.
– Ничего не кончится, – буркнул Пестель и стал разворачивать велосипед, чтобы ехать домой.
Перед этим он, конечно, забрал у Ростика мышонка. Судьба у того была незавидная, он должен был погибнуть под препарационным скальпелем великого любителя и знатока всего живого. Впрочем, подумал Ростик, это неправильно – осуждать человека, потому что не смыслишь в его деле.
Внезапно за калитку своего дома вышла Люба. Она оглянулась, заметила ребят, подошла. Ростик с удовольствием посмотрел, как она идет.
– Мама приходила, – сказал она, – объявлены мобилизационные мероприятия.
– Точно знаешь? – спросил Эдик. Иногда его кавказская грамматика не соответствовала природной вежливости.
Люба вытянула из кармашка листок размером с четверть листа. Это было написанное от руки предписание. Ростик подумал – неужели теперь мы никогда не вернемся к цивилизации?
– Тебя, что ли, забирают? – спросил Антон. В голосе его отчетливо зазвучали сварливые нотки.
– Маму.
– Война? – спросил Ким.
– Говорят, на лагерь солдат тоже было нападение, какие-то огромные богомолы или что-то похожее.
– И еще приказано не паниковать, – сказал Эдик.
Ким поднялся, возбужденно шмыгнул носом.
– Ты же журналист, давай смотаемся? У вас еще бензин остался?
– Нет, не получится. Я должен сдать материал в редакцию.
Он не уточнял, какой материал и зачем он нужен редакции. Но переспрашивать его никто не стал. Ким просто повернулся к Ростику.
– Рост, а ты?
– Если тут просиживать, ничего не узнаем. Следовательно, – сказал он, поднимаясь, – нужно ехать.
Больше их никто не поддержал, наверное, еще не обедали, а есть тут почему-то хотелось зверски. Но доехали ребята только до завода.
Дорога тут оказалась перегорожена бревном, уложенным на два деревянных ящика, и стояло несколько солдат с автоматами. Еще несколько солдатиков сидело в стороне, в тени. Всем командовал тот парень, которого утром опускали в колодец, по фамилии Квадратный. Хотя, не исключено, это было прозвище, и довольно точное.
После недолгого препирательства пришлось возвращаться. Проезжая новостройки, они вдруг услышали заливистый голос и, свернув за угол, чуть не врезались в колонну ребят, которыми командовал мрачный темноволосый старшина. Он вел их в окружении пяти солдат с карабинами, словно конвоировал пленных. Сходство еще больше усиливалось молчанием мобилизованных, их понурым видом и штатской, неудобной одеждой. Многие несли за плечами солдатские сидоры, у одного был туристский рюкзак.
Ребята освободили им дорогу, потом Ким сказал:
– Вот и началась мобилизация.
Но Ростик даже не кивнул. Ему вдруг в голову пришла отменная идея, он даже не мог понять, почему она не появилась раньше.
– Слушай, Ким, а ведь у отца есть аварийный комплект рации в мастерской.
– Ну и что?
– Ты что, не понимаешь? Она не требует электричества, ее можно использовать, если кто-то будет просто крутить маховичок.
До Кима дошло.
– Что же ты раньше не сказал?
Они добрались до дома и в спешном порядке отыскали рацию. Она оказалась вполне в норме, маховичок, вращаемый специальной ручкой, зажужжал, вырабатывая необходимый для устройства ток. Потом Ростик натянул большие, обтянутые замшей наушники и покрутил настройку.
Судя по всему, рация работала, и гораздо лучше, чем думал Рост. Но поймать хоть что-то понятное не удалось. Отругав себя за то, что плохо слушал объяснения отца, когда тот пытался научить его ловить станции, различать их и поддерживать с ними контакт, он дал послушать Киму, а когда и тот ничего не понял, ребята нашли проволоку и подсоединились к стационарной антенне, которую отец сделал на крыше их дома. Но и с усиленной антенной они только зря крутили ручку аппарата. В наушниках потрескивало, шелестело, иногда жужжало, иногда Ростику даже казалось, что он ловит звуки какой-то далекой, незнакомой речи, но ничего конкретного не ловилось.