Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции
Шрифт:
Советская власть, естественно, стремилась главную тяжесть продовольственного налога возложить на верхи деревни. Но в неоформленных социальных условиях деревни влиятельное кулачество, привыкшее вести за собою середняков, находило десятки способов переложить продовольственный налог с себя на широкие массы крестьянства, враждебно противопоставляя их в то же время Советской власти. Необходимо было поднять в крестьянских низах подозрительность и враждебность по отношению к кулацким верхам. Этой задаче служили комитеты бедноты. Они создавались из низов, из элементов, которые были в прошлую эпоху придавлены, оттерты в задний угол, бесправны. Разумеется, в их среде оказалось известное число полупаразитических элементов. Это послужило главным мотивом для демагогии народнических «социалистов», речи которых рождали благодарное эхо в сердцах кулачья. Но самый факт вручения власти деревенской бедноте имел неизмеримое революционное значение. Для руководства деревенскими полупролетариями из городов направлялись партией передовые рабочие, которые совершали в деревне неоценимую работу. Комитеты бедноты стали ударными органами
Комитеты бедноты просуществовали около шести месяцев: с июня до декабря 1918 г. В их учреждении, как и в их упразднении Каутский не видит ничего, кроме «колебаний» советской политики. Между тем, у него самого нет и намека на какие бы то ни было практические указания. Да и откуда им быть? Опыт, какой мы в этом отношении делаем, не знает прецедентов, и вопросы, какие Советская власть практически разрешает, не имеют книжных рецептов. То, что Каутский называет противоречиями политики, есть на самом деле активное маневрирование пролетариата в рыхлой, нерасчленившейся крестьянской толще. Парусному судну приходится маневрировать под ветром, однако никто не увидит противоречий в маневрах, которые ведут судно к цели.
В вопросах о сельскохозяйственных коммунах и советских хозяйствах можно также немало насчитать «противоречий», в которых на ряду с отдельными ошибками выражаются различные этапы революции. Какое количество земли советскому государству сохранить на Украине за собою, и какое – передать крестьянам; какое направление дать сельскохозяйственным коммунам; в какой форме оказывать им поддержку, чтобы не сделать их питомниками паразитизма; в каком виде обеспечить над ними контроль, – это все совершенно новые задачи социалистического хозяйственного творчества, которые ни теоретически, ни практически не предрешены и в разрешении которых принципиальная программная линия только еще должна найти свое фактическое применение и свою проверку на опыте, путем неизбежных временных отклонений направо и налево.
Но даже самый факт, что русский пролетариат нашел опору в крестьянстве, Каутский поворачивает против нас: «Это ввело в советский режим экономически реакционный элемент, от которого Парижская Коммуна была пощажена (!), так как ее диктатура не опиралась на крестьянские советы».
Как будто в самом деле мы могли принять наследство феодально-буржуазного строя, по произволу выкинув из него «экономически реакционный элемент»! Но и этого мало. Отравив Советскую власть «реакционным элементом», крестьянство лишило нас своей опоры. Ныне оно «ненавидит» большевиков. Все это Каутский доподлинно знает по радио Клемансо и шпаргалкам меньшевиков.
На самом деле верно то, что широкие слои крестьянства страдают от отсутствия необходимых продуктов промышленности. Но столь же верно то, что всякий другой режим – а их было немало в разных частях России за последние три года – оказывался несравненно тяжелее для крестьянских плеч. Ни монархические, ни демократические правительства не могли увеличить товарный фонд. И те и другие нуждались в крестьянском хлебе и в крестьянской лошади. Для проведения своей политики буржуазные правительства, и в том числе меньшевистски-каутскианские, пользовались чисто бюрократическим аппаратом, который в неизмеримо меньшей степени, чем советский аппарат, состоящий из рабочих и крестьян, считается с потребностями крестьянского хозяйства. В результате середняк, несмотря на колебания, недовольство и даже восстания, в последнем счете неизменно приходит к выводу, что, как ни трудно ему сейчас при большевиках, при всяком другом режиме ему было бы несравненно труднее. Совершенно верно, что Коммуна была «пощажена» от крестьянской опоры. Зато Коммуна не была пощажена от разгрома крестьянской армией Тьера! Наша же армия, на четыре пятых состоящая из крестьян, с подъемом и с успехом сражается за Советскую Республику. И этот один факт, опровергая Каутского и его вдохновителей, дает наилучшую оценку крестьянской политике Советской власти.
СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ И СПЕЦИАЛИСТЫ
«Большевики думали сперва обойтись без интеллигентов, без специалистов», рассказывает Каутский (стр. 128). Но затем, убедившись в необходимости интеллигенции, они от жестоких репрессий перешли на путь привлечения интеллигенции к работе всеми мерами, в том числе и путем высокой оплаты труда. «Таким образом, – иронизирует Каутский, – правильный путь привлечения специалистов состоит в том, чтобы сперва беспощадно помять их» (стр. 129). Именно так. С позволения всех филистеров, диктатура пролетариата в том именно и состоит, чтобы «помять» господствовавшие раньше классы и заставить их признать новый строй и подчиниться ему. Воспитанная в предрассудках всемогущества буржуазии, профессиональная интеллигенция долго не верила, не хотела и не могла верить, что рабочий класс действительно способен управлять страной, что он взял власть не случайно, что диктатура пролетариата есть непреложный факт. Буржуазная интеллигенция поэтому крайне легко брала свои обязательства по отношению к рабочему государству, даже когда поступала к нему на службу, и считала, что получать от Вильсона, Клемансо или Мирбаха [122] деньги на антисоветскую агитацию или передавать военные тайны и технические средства белогвардейцам и иностранным империалистам совершенно естественное и простое дело при режиме пролетариата. Нужно было показать ей на деле и показать крепко, что пролетариат взял власть не для того, чтобы допускать над собой подобные шутки.
122
Мирбах – глава германской миссии в России после Брест-Литовского мира. В 1918 г. был убит левыми эсерами Н. Андреевым и Я. Блюмкиным. Левые эсеры, не понимая исторической вынужденности Брест-Литовского мира, заключенного на кабальных для России условиях, пытались его сорвать убийством Мирбаха.
В суровых карах по отношению к интеллигенции наш мещанский идеалист видит «последствия политики, которая стремилась привлечь интеллигентов не путем убеждения, а путем пинков спереди и сзади» (стр. 129). Таким образом, Каутский всерьез воображает, что можно буржуазную интеллигенцию привлечь к строительству социализма путем одного лишь убеждения, – при этом в условиях, когда во всех других странах господствует еще буржуазия, которая не останавливается ни перед какими средствами, чтобы запугать, обольстить или подкупить русскую интеллигенцию и сделать ее орудием колониального порабощения России.
Вместо того, чтобы анализировать ход борьбы, Каутский и в отношении интеллигенции дает школьные рецепты. Совершенно ложно, будто наша партия думала обойтись без интеллигенции, не отдавая себе отчета в ее значении для предстоявшей нам хозяйственной и культурной работы. Наоборот. Когда борьба за завоевание и упрочение власти была в полном разгаре, и большинство интеллигенции играло роль ударного отряда буржуазии, сражаясь против нас открыто или саботируя наши учреждения, Советская власть беспощадно боролась со специалистами именно потому, что знала их огромное организующее значение, поскольку они не пытаются строить самостоятельную «демократическую» политику, а выполняют задания одного из основных классов. Только после того, как сопротивление интеллигенции было сломлено суровой борьбой, открылась возможность привлечь специалистов к работе. Мы немедленно же встали на этот путь. Он оказался не столь простым. Те отношения, какие были в капиталистических условиях между рабочим и директором, переписчиком и управляющим, солдатом и офицером, оставили в наследство глубочайшее классовое недоверие к специалистам, еще более обострившееся в первый период гражданской войны, когда интеллигенция стремилась во что бы то ни стало сломить рабочую революцию голодом и холодом. Изжить эти настроения, перейти от бешеного ожесточения к мирному сотрудничеству было нелегко. Рабочие массы должны были постепенно привыкнуть видеть в инженере, в агрономе, в офицере не вчерашнего угнетателя, а сегодняшнего полезного работника, необходимого специалиста в распоряжении рабоче-крестьянской власти. Мы уже сказали, что Каутский неправ, когда навязывает Советской власти принципиальное стремление заменить специалистов пролетариями. Но что такого рода тенденция должна была сказаться в широких кругах пролетариата, – это бесспорно. Молодой класс, доказавший сам себе, что он способен преодолеть величайшие сопротивления на своем пути, разодравший в клочья покрывало мистики, которое окружало власть имущих, убедившийся, что не боги горшки обжигают, – этот революционный класс, естественно, склонен был, в лице менее зрелых своих элементов, на первых порах переоценивать свою способность, разрешать все и всякие задачи, не прибегая к помощи воспитанных буржуазией специалистов.
Борьбу с такого рода тенденциями, поскольку они принимали оформленный характер, мы начали не со вчерашнего дня.
"Сейчас, в период, когда власть Советов обеспечена, – говорили мы на Московской городской конференции 28 марта 1918 г., – борьба с саботажем должна выражаться в том, чтобы вчерашних саботажников превратить в слуг, в исполнителей, в технических руководителей там, где это нужно новому режиму. Если мы с этим не справимся, если не привлечем все те силы, которые нам необходимы, и не поставим их на советскую службу, то наша вчерашняя борьба с саботажем, борьба военно-революционная, была бы тем самым осуждена, как совершенно напрасная и бесплодная.
"Как и в мертвые машины, так и в этих техников, инженеров, врачей, учителей, вчерашних бывших офицеров, – в них вложен известный наш народный национальный капитал, который мы обязаны эксплуатировать, использовать, если мы хотим вообще разрешить основные задачи, которые стоят перед нами.
"Демократизация не состоит вовсе в том, – это азбука для всякого марксиста, – чтобы упразднять значение квалифицированных сил, значение лиц, обладающих специальными познаниями, и не в том, чтобы замещать их выборными коллегиями везде и всюду.