Проблемы теории романа
Шрифт:
Дальше, средневековый рыцарский "эпос" и рыцарский "роман"; какая это форма "романа" и как она увязывается с буржуазной сущностью романа? Мы ведь знаем, что в средние века и даже в эпоху Возрождения носителем жанра "романа" было и рыцарство. Повидимому, тут нужно исследовать, как, благодаря переплету классовых противоречий в средние века и происхождению "светской" повествовательной формы в противовес ученой церковно-латинской поэзии, как тут складывались первые зачатки ново повествовательной литературы — романа.
Несколько частных замечаний. Тов. Лукач, конечно, совершенно прав, когда для своего исследования всемерно использует (конечно, критически) "Эстетику"
В начале своего доклада т. Лукач говорит, что противоречия буржуазного общества получили свое наиболее адэкватное выражение в романе. Я думаю, что в такой общей формулировке это утверждение справедливо только по отношению к Англии и Франции. Я считаю, что противоречия буржуазного общества, в частности, невозможность создания в Германии такого мощного реализма, как во Франции или в Англии, получили гораздо более глубокое выражение в немецкой драме, как классической, так и в драме XIX века, чем в немецком романе. Если не считать "Вильгельма Мейстера", то и у Шиллера, у самого Гете, у Лессинга эти противоречия ярче всего выражены в драме так же, как и у Геббеля, Грильпарцера.
Еще одно замечание. Когда мы пишем статью о таком жанре как роман для энциклопедии, то мы не можем выбрасывать вопрос о различных видах романа: об историческом, авантюрном, философском, социальном романе и т. д.; на определенных этапах развития возникает детективный роман, производственный роман. Мы имеем очень большую эволюцию внутри самого романа. Тов. Лукач намеренно ограничился намечением общей линии развития. Но все же, если мы ставим вопрос о романе в целом, то надо его охватывать шире.
Наконец последнее замечание; оно касается одного из основных тезисов статьи. Тов. Лукач говорит, что роман является выражением борьбы писателя с прозой буржуазного общества. Несомненно, у огромного большинства буржуазных писателей, особенно у романтических, это так и есть. Но я думаю, что все-таки буржуазные романисты занимались на определенном этапе развития и воспеванием буржуазного общества. Я думаю, что "Робинзон Крузо" все-таки написан не как романтический протест против буржуазного общества, что гетевский "Фауст", где есть скептические нотки по адресу буржуазного общества, тоже не является романтическим протестом, а наоборот-выражает величайший пафос строительства этого общества.
Тов. Мирский. Статья т. Лукача написана на значительно более высоком уровне, чем тот, к которому мы привыкли… К этому я бы прибавил, что статья блестяще изложена. В ней нет мелкого социологизирования, разных "прослоек", "капитализирующегося дворянства" и т. п. Это я считаю очень большим достоинством статьи. Буржуазия и есть буржуазия, больше ничего; идеи господствующего класса-суть господствующие идеи эпохи. Правильно. Затем я хотел бы отметить целый ряд отдельных блестящих положений: например, вся концепция о реалистической романтике, все, что говорится о субъективизировании романа в XVIII столетии ("чем энергичнее борьба против старого строя, тем больше творческое овладение душевной жизнью изображаемых людей") с ссылкой на Ричардсона и "Манон Леско".
Все же статья вызывает некоторые возражения. Первое из внешних возражений то, что она написана "не для нашей публики". За единственным, мне кажется, исключением — Мариэтты Шагинян, кто из наших писателей сумеет понять эту статью? "Лит. энциклопедия" и так грешит большой пестротой стиля, а статья т. Лукача еще больше увеличит эту пестроту, так как уровень ее несомненно выше уровня других статей. (С места: это не недостаток). Да, конечно; но она мало информативна. Можно дать в дополнение к ней статью, где будет все то, чего не нашел т. Шиллер в статье т. Лукача.
Далее возражения по существу. Я начну с маленьких и частных. Во-первых, следовало остановиться на вопросе о границах романа и драмы, в частности на вопросе о том, что тормозящий эпизод по существу своему антидраматичен и что, например, даже у Достоевского такое количество эпизодов, которое не-возможно ни в какой драме. Мне кажется, что это соображение чисто формальное. Если драматическая и повествовательная инструкция имеют какую-то действительно внутреннюю противоположность, то все-таки "Преступление и наказание" построено гораздо более драматично, чем, скажем, "Цимбелнн" или "Генрих IV" Шекспира. Традиционное различение драмы и романа надо пересмотреть и едва ли вообще его можно оставить.
Второй вопрос — это вопрос о прозе и поэзии, об отношении прозы в смысле житейском (в том смысле, в каком его употребляет Гегель в своей "Эстетике", и в каком мы употребляем ежедневно) к прозе в смысле стилистическом, и отношение поэзии к стихам… Очевидно, тут некоторое отношение есть; проза житейская как-то связана с прозой стилистической и поэзия как-то связана со стихами, но это вопрос сложный, и жаль, что т. Лукач его не ставит. Третий вопрос — в чем формально сказывается эпический момент в советском романе? Я полагаю, т. Лукач хочет сказать, что в нашей советской литературе есть эпическое содержание, потому что в нашей действительности есть та субстанциональная цельность, которой в буржуазном обществе нет. Это несомненно правильно. Но как выражается этот эпический момент в стиле романа, чем отличается роман таких писателей, как Фадеев, Панферов, от стиля буржуазного романа, — об этом т. Лукач совсем не говорит.
Еще небольшое возражение: т. Лукач говорит, что современный буржуазный роман пришел к полному разложению всякого содержания и всякой формы, а шестью страницами дальше пишет, что крупнейшие представители современного буржуазного романа являются несомненно мастерами литературной формы. Как могут быть мастерами литературной формы люди, пришедшие к полному разложению формы, для меня совершенно непонятно.
Наконец еще одно частное возражение. У т. Лукача есть очень интересное место о Тургеневе; по обшей логике статьи выходит, что он представляет себе Тургеневa, как явление, так сказать, эволюционно более позднее, чем Толстой. Мне кажется, что эта мысль очень интересная и (я говорю предварительно) до-вольно правильная, если говорить в общеевропейском масштабе, а не в масштабе русской литературы. Но эта мысль не развита. О Тургеневе т. Лукач говорит, как о романисте эпохи упадка буржуазии, что до известной степени верно, а Толстой, который все-таки хронологически приходит позже, фигурирует как представитель старого романа, определяемого термином "эпический" в довольно непонятном смысле. Во всей статье т. Лукач говорит об эпосе и об эпичности, как о явлении докапиталистического общества, а тут он говорит об эпичности в некотором другом смысле, но в каком? И в том, и все-таки не совсем в том. Терминологическое уточнение тут, конечно, необходимо.