Пробоина: Гвардеец
Шрифт:
— «Пятидесятка» — это у нас что? — спросил он, сидя на ящике для боеприпасов.
Я ещё не успел присесть рядом, как поджал губы, пытаясь найти ответ. Вот сгинь моя Луна, зря задал вопрос! А то как сейчас начнется экзаменационная пытка…
Но Грозный даже не стал дожидаться, пока я отвечу:
— А это у нас орудие поддержки штурма, так ведь, Центр?
Я кивнул, вспоминая, что мне тогда неплохо так удалось «поддержать штурм».
— Ну да…
— Она у нас для боя на большой дистанции, поскольку полтинник можно закинуть на километр, —
Он потёр подбородок, слегка прищурившись.
— Это у нас все-таки скорострельный крупнокалиберный пулемет…
И, как оказалось, предназначалась «тридцатка» в первую очередь для поражения порождений Вертунов. Тех самых снежков, например, с которыми мне уже удалось станцевать смертельный танец.
Ее, конечно, можно было использовать и против людей…
— Да в конце концов, все можно использовать против людей, — Контуженный усмехнулся, — Но я бы тут тридцатку не брал… Эффекта много, эффективности мало.
Я теперь уже особо не поражался, когда он спокойно говорил о том, чем лучше убивать людей. Такая вот ирония судьбы — в нашем мире, где человек издревле ведёт борьбу за существование с магическими порождениями, лезущими из Вертунов, и где люди бы наоборот должны объединиться против иномирных монстров…
Нет, в нашем неспокойном мире человек чаще и с удовольствием убивал другого человека. И не так давно отгремевшая война с бывшей Великолунией тому свидетельство.
— … тридцатка, она ведь не так скорострельна, как ваши взводные пулеметы, — продолжал рассуждать Контуженный, — Да и дистанция лишь немного уходит за шесть сотен метров.
Про себя я подумал, что да, километр и шестьсот метров существенная разница.
— Так что командование… — тут Контуженный сделал нажим, намекая, что с командованием обычно не спорят, хотя сам он себе это позволял, — Так что оно решило в боевых действиях применять варианты БМП с пятидесятками…
В общем, так и получалось — пятидесятки у нас шли как основные машины огневой поддержки для штурмовых взводов, а тридцатки, построенные на их базе, докинули просто на всякий случай.
Отличались они только орудием и предназначались для обороны таких вот опорных пунктов, по типу нашего.
— А, ну ещё сопровождать колонну с ними охренительно, — глаза Контуженного тут же загорелись безумием какого-то давнего боя, — Тридцатка, знаешь, как хорошо крошит толпу тварей, которые просто прут на пролом? Иногда я думаю, как же нам повезло, что у них просто нет мозгов…
— Грозный, вот ты где, — к нам, спокойно сидящим на ящиках из-под боеприпасов, рядом с трофейной машиной, приблизился уже не молодой мужчина лет пятидесяти.
Комбат сегодня был возле бронемашин, но там я его рассмотреть не успел. Ранее я видел его лишь мельком на фотографиях, расположенных на стене в казарме.
Крепкий мужчина в полевой форме никак не походил на старшего офицера, однако это и вправду был гвардии майор Добрынин, командир второго батальона экспедиционного корпуса.
Несмотря на то, что он являлся вечерним магом, а в армии это уже серьёзный боевой ранг, комбат все еще «не дорос» до полковника.
Впрочем, тут явно сказывалась специфика службы. Я не помню, что вообще хоть где-то слышал про то, что корпус состоит из полков, а не из отдельных батальонов… Вернее, батальонно-тактических групп.
— А где ж мне еще быть? — усмехнулся Контуженный, поднимаясь с ящика и крепко пожимая протянутую комбатом руку, — Вон, охраняю машинку, чтобы Чумазый не спер. А то за ним станется, номера перевесит и скажет, что его и была.
Чумазым за глаза называли командира танковой роты, от которой практически ничего не осталось. Ведь прорыв Вертуна с северного направления, где тогда виднелся дым, блокировали как раз его ребята…
Именно в ведомстве Чумазого находились все шесть БМП, которые прибыли с основной группой. Четыре единички, снабженные пятидесятым калибром, две тридцатки, и тот самый танк…
Как я и ожидал, комбат подошёл обсудить именно тему с ограниченным боезапасом, потому что во время осады подвоза со складов нам можно было не ждать.
После недолгих расспросов о том, как мы тут обустроились, он перешел сразу к сути:
— Смотри, — комбат развернул небольшую карту, на которую были нанесены разнообразные пометки.
Масштаб был весьма крупный, примерно один к десяти тысячас, поэтому я разглядел и нашу позицию, и соседние поселки.
Я даже смог рассмотреть Ишханазар и то здание, у которого теперь можно стирать половинку. К ее сносу я лично приложил руку…
Мне не положено было это видеть, но любопытство пересиливало, и потому я тоже смотрел в карту. Комбат заметил это, но ругаться или хоть как-то высказываться не стал.
Контуженному так и вовсе было плевать — он разглядывал непонятные мне названия поселков и изучал метки, о которых я вовсе не имел никакого представления.
В учебке нам не рассказывали, что значат все эти треугольники и черточки. Вот прямоугольник — это дом, это мне понятно. Ну, я просто сопоставил расположение домов в поселке с нанесенными на карту прямоугольниками, и вроде как все сошлось.
Комбат, не поднимая глаз, продолжил:
— Значит, берешь опять Кота с его людьми, грузитесь на бэху и тигру, и чешете на разведку до девятого поста, — он тыльной стороной карандаша провел по карте, показывая, но не отмечая маршрут, — Если оттуда все вынесли, то докладываете и-и-и… уходите дальше к восьмому.
Грозный молча слушал, провожая глазами движения карандаша.
— Если на девятом еще что осталось, то быстро грузите и не на восьмой, а возвращаетесь. Если осталось все, то вызываете Чумазого… Он с Тараканом подъедет, быстро погрузят, а вы-ы-ы… — карандаш снова проехал по бумаге, — … опять же на восьмой. Суть уловил?