Пробуждение барса
Шрифт:
Полководцы Ярали и Захария завалами горных проходов и ловкими обходами заманили сюда главные турецкие силы, создав картлийским войскам выгодное стратегическое положение.
Перепутанная цепь гор охватывала долину. Колючие заросли, балки, мрачные обвалы как будто предназначались для жестоких битв. С востока долина замыкалась небольшим лесом, дальше желтой змеей скользила к иранской границе дорога.
Стоянка царя расположилась на выступе с открытым видом на всю долину. По решению военного совета, первый удар должен был принять Симон Картлийский. В подкрепление к его войскам были придвинуты легкоконные дружины Мераба и Тамаза Магаладзе и горийские лучники князя Джавахишвили. Правый край до обрыва Волчий глаз, сомкнув дружины плотным кольцом, занял Нугзар Эристави.
Мухран-батони расположился на левом краю, прикрывая западный проход на Квельту зоркими дротико-метателями. Заза Цицишвили с регулярными дружинами царских стрельцов расположился в окопах, приготовленных землекопами Ярали.
Полководец Захария с нахидурской дружиной и с конными, непобедимыми в сабельной рубке тваладскими мсахури царевича Вахтанга, прикрывал северный проход Читского ущелья.
У Черного брода в засаде расположился Андукапар Амилахвари с быстрыми копьеносцами. Севернее — дружины азнаура Квливидзе.
Хевсурская конница, предназначенная для преследования отступающего неприятеля, укрылась в глубоких расщелинах.
Отборную дружину царских телохранителей, подкрепленную метехскими стрельцами, Ярали выстроил в колонну и повел через лощину, втиснутую между горами. Гулкое цоканье подков, фырканье коней, приглушенные окрики нарушали тишину.
Путаницу вызвали скакавшие навстречу всадники. От взмыленных коней и гикающих тваладцев, покрытых густым слоем пыли, несло тем возбуждением, которое создается близостью крови. Они врезались в гущу, тесня дружинников к скалистым бокам лощины.
Посыпались угрозы, но весть, что всадники скачут к стоянке с донесением о приближении турок, охладила дружинников, изощрявшихся в брани.
Выйдя из лощины, Ярали повел войска за северные выступы гор.
Саакадзе с недоумением спросил Папуна, зачем они туда залезли, но вскоре выяснилось: место, выбранное Ярали, соединялось узкой тропинкой через горное ущелье со стоянкой царя. По тропинке вытянулась цепь часовых. Молчали трубы, не перекликались роги, не горели костры.
Георгий и Папуна сидели на камне, свесив над пропастью ноги. Они следили за турецкими кострами, мерцающими по долине подобно светлячкам. Георгий пробегал зоркими глазами горы, стараясь угадать расположение дружин азнаура Квливидзе, под знаменем которого находятся его друзья. Он беспокойно думал, оправдают ли они звание «барсов», присвоенное, по его предложению, строго подобранным товарищам еще с буйного детства. Обуреваемый жаждой подвига, он предвкушал первую битву. Как и вся картлийская молодежь, жившая на пограничных линиях, он вырос в ненависти к магометанам, бесконечными вторжениями опустошавшим грузинские земли. Все было для него закономерно. Враг вторгался в его страну, оружие ковалось для истребления, горы служили надежным щитом, конь необходим для стремительности, а руку нужно приучать к верным ударам. И Георгий нетерпеливо ждал рассвета.
Неожиданно налетел ураган и разразилась гроза. Голубые отсветы молний скользили по вершинам гор, мгновенно погружаясь во тьму. Бухающие раскаты грома, подхваченные эхом, рассыпались в горах разноголосыми отзвуками. Хлынул ливень. Столбом вздымалась дождевая пыль. Груды камней и песка, увлекая за собой вырванные с корнями деревья, стремительно летели вниз.
Царь с князьями и приближенными укрылись в шатрах.
Дружинники, боясь быть сметенными в пропасть, держались друг за друга, предоставив ветру трепать насквозь промокшее платье.
Турецкий лагерь был не в лучшем положении. Потоки катившейся с гор воды принудили турок отступить к лесу. Уже никто не думал о внезапном нападении, и измученные люди засыпали под ливнем.
Нугзар в бурке и папахе наблюдал за лощиной и, чуть забрезжил свет, отдал приказ наступать. Гроза прошла. Над долиной поднимался теплый туман. Его белые зыбкие лохмотья трепетали на острых камнях. Дружинники, ежась, осторожно спускались с крутизны. Две тысячи испытанных воинов-мсахури на абхазских скакунах, превосходно одетые, вооруженные копьями и шашками, составляли передовые силы Эристави. За ним сплоченными рядами двигались глехи. Позади тянулись отряды месепе в заплатанных чохах, наскоро вооруженные палицами, кинжалами и пращами, плохо защищавшими от турецких сабель. В случае поражения князья спешили с конными дружинами к своим замкам, а месепе предоставлялись самим себе.
Скрытые туманом дружины близко подошли к неприятельской цепи. Турецкий часовой поднял тревогу.
Загремела команда. На правом краю яростно зацокали конские копыта. Взлетели бунчуки, угрожая острыми полумесяцами. На первой линии произошло быстрое передвижение босфорской пехоты. Но картлийские знамена колыхались уже по всей долине.
Навстречу Симону Картлийскому помчалась турецкая конница и с дикими выкриками врезалась в ряды горийских лучников.
Саакадзе, стоя на крутом уступе, судорожно сжимал саблю. Папуна, сняв мокрые, связанные из грубой пряжи чулки, сушил их на камне, переворачивая на все стороны. Время от времени он спрашивал: «Кто бежит?» и, получив отрывистый ответ: «Дерутся!», вновь принимался за чулки.
Солнце уже обжигало долину, над которой плыл густой пар от земли и человеческой крови. К неудовольствию Папуна, Саакадзе вдруг вскарабкался выше. Обладая зрением ястреба, Георгий, недоумевая, наблюдал битву. В момент, когда, казалось, победа была на стороне грузин, из леса наперерез им ринулись свежие отряды турок. Но не это сжало сердце Саакадзе: на плоскогорье, за лесом, скользили черные точки. Георгий отчетливо осознал гибель. Еще солнце не скроется за острые пики гор, свежие силы турок через лес прорвутся на поле битвы. Георгий уже видел войска, Картли в зареве пожаров, насилие, закованных пленников. Что же молчит Ярали? Неужели из-за одного царя он пожертвует Картли?
— За лесом турки идут! — вскрикнул он на ходу.
— Пусть черт из меня чурчхелу сделает, если я еще раз потащусь за сумасшедшими «барсами», — пробурчал Папуна, спешно натягивая носки.
— Князь, за лесом большое турецкое войско, — задыхаясь, проговорил Георгий.
— На коней! К отступлению! — Ярали приподнялся на стременах. — Сейчас сюда прибудет царь.
Георгий вспыхнул: ведь единственное спасение — в дружинах Ярали, и вдруг решительно сказал:
— Ты ошибаешься, князь, царь сам идет в атаку. Я — гонец, царь приказал тебе немедленно…
В царской стоянке смятение. Каждую минуту подлетают с донесением гонцы: князь Джавахишвили ранен, горийские лучники бегут, Симон Картлийский разбит, Нугзар окружен, Мухран-батони отрезан, не в состоянии оказать помощи…
— Царь, — азнаур Беридзе осадил коня, — Цицишвили просит тебя покинуть сражение, еще час князь может продержаться.
Но царь ничего не слышал. Окаменелый, он смотрел вниз. Оруженосец быстро подвел коня. Георгий X знал; пора уходить, но еще знал — наступает конец его могуществу, и оттягивал последние минуты. Уже был послан гонец с приказом выпустить хевсурскую конницу, уже бесцеремонно говорил Баграт: «Очевидно, царь хочет последовать примеру отца и попасть в плен, как царь Симон, но князья не допустят второго позора и насильно посадят его на коня…»