Пробуждение в Париже. Родиться заново или сойти с ума?
Шрифт:
А пока я, раздавленная оскорблением, брела по Испании, мой уже бывший муж приехал в дом и вывез все свои вещи, – даже фирменную кухонную плиту. Покидая дом, он запостил сообщеньице в Фейсбуке для наших общих знакомых: «НАКОНЕЦ свободен».
Когда я в конце июля вернулась домой, он был затоплен. Вскоре после моего отъезда прорвало канализацию, она поднялась из подвала, пропитала ковры, да так и встретила меня. Дом был пуст без хозяйского глаза.
Плесень из зловонной канализации захватила весь дом, подвал прогнил насквозь. Эта гниль так отвечала моему внутреннему состоянию,
Почему жизнь так обернулась? Все, чему я посвятила последние тридцать два года, рухнуло в одночасье. Сердце нашего домашнего очага не билось, фундамент прогнил, как труп, обреченный догорать в печи крематория.
Благодарю Бога за двух моих взрослых дочерей – Соню и Сабрину. Они были посланы Богом, чтобы собрать нашу семью из осколков.
Я выкинула последнюю ниточку от сгнившего ковра и рассохшуюся мебель и только лишь принялась намыливать руки, как вдруг поняла, как закончу мою книгу. Мне казалось, что я пишу ее целую вечность – осталось ли во мне что-то от той бодрой оптимистки, какой я была какой-то год назад?
И вот в конце сентября я снова там, откуда начался мой путь. Четыре месяца после развода, сто километров до дома Патрика в Колорадо. И когда мне предложили поведать тысячной аудитории о моем самоотверженном путешествии по Испании, я не испытала ни радости, ни восторга – нервы в лохмотьях, сердце разбито, глаза всякую минуту на мокром месте.
Соня предложила поехать со мной в Денвер. Дело в том, что Соня и Сабрина, окончив университет, стали полноправными партнерами моих мероприятий: организовывали музыкальное сопровождение и транспорт. На сей раз была Сонина очередь.
Стоило нам приземлиться в Денвере, как события последних двух лет накрыли меня гигантской волной – смерть отца и брата, разрыв с мужем, двойной поход по Камино де Сантьяго и в финале этот нежданный, нежеланный развод… Мы еще не успели арендовать машину, а мое лицо уже стало мокрым от безудержных слез.
По пути в гостиницу мои горестные всхлипывания от непереносимой душевной боли перешли в стоны, и я снова зашлась в рыданиях. Никогда со мной такого не было. Поверьте, румынская кровь в моих жилых не раз и не два в жизни толкала меня на душераздирающие сцены. Но на этот раз я превзошла себя!
Как только мы зарегистрировались в гостинице, Соня заставила меня прилечь на кровать и задернула занавески. Она положила мне на голову мокрое полотенце и вышла за дверь. Такая чувствительная девочка – при виде моего состояния сама чуть не плакала.
Она захотела побыть одна – ведь ей было так тяжело видеть мое состояние. Я была не против. Прежде чем выйти за дверь, Соня предложила отвезти меня в больницу.
Я по привычке стала отказываться. Впрочем, на этот раз сама не знала, чего хочу, и это пугало. Раньше, когда я сильно нервничала, то всегда умела собрать волю в кулак. А тут – не могла.
– Какая больница? У меня выступление вечером, – возразила я. – Нет, все-таки, наверное, надо ехать – я же не смогу говорить. Не знаю. Пожалуйста, реши за меня.
– Ладно, у нас еще есть время, – ответила Соня, оставляя меня одну в темной комнате. – Сейчас только два часа дня, так что до семи можешь лежать и молчать. Подождем. Вдруг наши молитвы будут услышаны?
Понемногу я начала успокаиваться. Нужно встать с постели и приниматься за дела. Надо собраться с силами. Но как?
Тут в комнату вошла Соня и осторожно потрясла меня за плечо. Она выглядела печальной и испуганной. Мой нервный срыв значил для нее слишком много. Она и так довольно натерпелась. Я знала, что не имею права оставлять ее одну.
– Мамочка, тебе не лучше? – спросила она одной лишь ей свойственным нежным и сострадательным тоном.
Я лишь простонала в ответ. Всем моим существом желала ответить: «Да, я в порядке. Что-то сегодня расклеилась. Но ничего. Я уже как огурчик. Забудь про мою слабость. Ну, пожалуйста».
– Надеюсь, – честно ответила я.
Вдруг зазвонил Сонин телефон. Звонила моя Сабрина. Похоже, что, пока я отдыхала, Соня поспешила позвонить ей.
Соня протянула мне трубку:
– Горошинка хочет с тобой поговорить.
– Привет, Горошинка, – сказала я.
Голова раскалывалась.
– Мама, послушай. Соня сказала, что у тебя нервный срыв. Понимаю. Ты столько всего пережила, но я от тебя такого никак не ожидала. Давай договоримся. Если я узнаю, что ты в беде, то всю дорогу по Лейк Шор Драйв [4] , буду молиться о тебе Леве Марии. Выбирай: или мы прямо сейчас везем тебя в больницу, или ты едешь в Париж. У тебя две минуты.
4
Лейк Шор Драйв – шоссе вдоль озера Мичиган в Чикаго. Прим. перев.
От такого предложения я буквально лишилась дара речи.
– Что тебе терять, мама? – продолжала Сабрина. – Ты и так уже все потеряла. Послушай моего совета, езжай в Париж. Я поеду с тобой. Я тоже хочу начать все заново. Что скажешь?
Я молчала. Дышала в трубку и обдумывала эту сумасбродную, несуразную, свалившуюся как снег на голову идею. Словно на меня вылили ушат ледяной воды.
Минуту назад я не могла увидеть краешка кровати, на которой лежала.
И вдруг – Париж.
Будто очнувшись после кошмара, я подумала: «Какая разница, где страдать – здесь или в Париже. Верно?»
И я без колебаний согласилась:
– Так и быть, Сабрина. Твоя взяла. Едем в Париж. Как только, так сразу. Отчего не попробовать?
Засиял свет в конце тоннеля. Господь сподобил меня сделать единственный нужный мне в ту минуту шаг.
Я встала и умылась. Вечером смогу выйти на сцену и обратиться к людям. Может, расскажу, что произошло. Камино исцелял, но путь исцеления еще не пройден до конца. Я могла бы рассказать, что все-таки развелась, хотя и надеялась, что все обернется к лучшему. Я хотела донести до них истину, ведомую только мне.