Пробуждение
Шрифт:
Глава 1
Дрожь в коленях. Потные ладони. Зуд, возникающий в самых неожиданных местах. Нет, это не симптомы болезни. Это обычное волнение.
Вы когда-нибудь бывали у психиатра? Не так, чтобы планово, на каком-нибудь профосмотре. А потому что надо. Просто надо потому, что, например, вместо надписи «психиатр» на двери тридцать шестого кабинета вы видите слово «душелов», написанное странным шрифтом, больше напоминающем эльфийскую вязь с кольца всевластия. При том, что и сами цифры, и «Рубилов Павел Анатольевич» остались без изменения.
Все началось около месяца назад. Я стал плохо спать. Долго засыпал, рано просыпался,
И вот еще две недели я продолжал такое лечение, пока не шибануло. Три последние ночи я вообще почти не спал. Буквально час-два беспокойной дремы за всю ночь. Но, что странно — днем я был огурцом. Бодрый, веселый, энергия так и перла. Да что там, она и сейчас прет. Вот только сегодня все изменилось. Сегодня я начал видеть то, чего быть не может, и хвала любым богам, что я это осознаю. Дома все было нормально, но стоило выйти на улицу… Одна из аптек, например, превратилась в «Зельеварочную артель Таранова», а змея на эмблеме обнимала не обычный фужер, а пузатую бутыль и задорно подмигивала, словно приглашая войти. Некоторые проезжающие мимо автомобили утробно рычали, словно дикие звери и яростно моргали фарами, будто глазами. А памятник Ленину на площади приветственно помахал кепкой и сказал, что я иду верной дорогой. Хотя откуда бы ему знать, куда я направляюсь?
К психиатру попасть оказалось намного проще, чем к обычному участковому доктору. Не знаю, повезло мне, или так всегда. Но, когда я позвонил в регистратуру, меня записали сразу на определенное время. И вот, я сижу в коридоре и жду, когда меня вызовут. Конечно, я боюсь. Всех нас запугали психиатрами, которые спят и видят, как бы всех упечь в психушку. Вот только психушек на всех не хватит.
— Большаков Константин… Э-э-э… — из открывшейся двери тридцать шестого кабинета выглянул мужчина лет пятидесяти.
— Владимирович. — машинально добавил я, немного поспешно вскочив и чуть не уронив рюкзак, который я жамкал на коленях в волнительном ожидании.
— Заходите. — кивнул мужчина и скрылся за дверью.
Кабинет был… Ничем не примечательным. Два стола, за одним из которых сидел Павел Анатольевич, а второй пустовал, хотя, вроде как, там должна была сидеть медсестра. Может, в отпуске? Или просто нехватка персонала. Я присел на стул, стоявший возле врачебного стола и положил на стол медкарту. Одновременно с этим сама по себе начала работать игрушка-маятник. Ну, вы должны знать такие — несколько шариков в ряд висят, оттягиваешь один — он бьет по ряду, и с другой стороны последний шарик отлетает. Жутко бесячая штуковина. Сам доктор, что-то делавший в компьютере, производил впечатление спокойного и доброго человека, и он как будто даже не заметил поведения своей безделушки. Легкая улыбка
— Ну, рассказывайте. — закончив с компом, повернулся ко мне врач и улыбнулся.
— А… Что… Именно? — неожиданно для самого себя я растерялся.
Нет, взгляд специалиста не пугал — он как был простым и добродушным, так и оставался. Но было такое чувство, что он на меня давил взглядом. Так на меня в детстве давил отчим, когда я в чем-нибудь провинился, но не желал в этом признаваться. Он просто молча смотрел на меня так, что казалось, будто сейчас на меня рухнет весь мир. Рухнет и начнет показывать пальцем и смеяться. И я сдавался, и признавался во всем, после чего сам вставал в угол.
— Ну точно не анекдоты. — хихикнул врач и подмигнул.
И одновременно с этим я увидел совершенно иное. Словно на реальность накладывалась голограмма. Вот доктор улыбается и подмигивает, но одновременно с этим он пронзительно смотрит на меня, не мигая и без улыбки, а из его глаз вырывается ледяное голубоватое пламя. Я вздрогнул, и врач это заметил.
— Что такое? — поинтересовался он.
— У вас глаза горят, синим пламенем. — честно ответил я. — А еще вас хочет задушить ваш вьюнок. Хотя, может, просто обниматься лезет.
Это я уже завел речь о цветке, что стоял над столом, на верхней полке на стене, и свисал до самого стола. Его стебли ожили и потянулись к шее Павла Анатольевича. Доктор повернулся к цветку и принялся его отчитывать.
— Сеня, ты опять за свое? — с укоризной в голосе посмотрел врач на растение. — Сколько можно? Я же тебе объяснял — я подрезал тебя для твоей же пользы!
Вьюнок оттянул свои лианы прочь и даже как будто с виноватым видом их поджал. Я же потряс головой и принялся растирать лицо и глаза руками. Это приносило облегчение и отгоняло подобные наваждения.
— И давно у вас такое? — повернувшись уже ко мне, поинтересовался психиатр.
— Первый день. — вздохнув, ответил я ему и принялся рассказывать ему все то, что уже поведал вам.
В ходе беседы доктор задавал уточняющие вопросы, стучал молоточком по коленям и локтям, водил им перед глазами. Вообще, он этого не должен был делать, но по доброте душевной заменил невролога. Мол, вон, у терапевта уже побывал, и что? Большинству его коллег дела нет до пациентов, лишь бы поскорее избавиться. А Павлу Анатольевичу, по его словам, важно именно излечить тех, кто к нему приходит. Даже когда они этого не хотят.
— Могу обрадовать вас, Константин, у вас не галлюцинации. — по итогам беседы заключил доктор и, поймав мой удивленный взгляд, добавил. — Это иллюзии. Ведь вы осознаете, что их быть не должно. Галлюцинации наоборот, за истину воспринимаются. Вызваны ваши иллюзии недосыпом. А недосып — сменой обстановки.
Это была правда. Как раз месяц назад я плюнул на все и уехал из своего родного городка в областную столицу. Потому что все, что меня окружало дома, неумолимо тянуло меня на дно. Родился и вырос я в неблагополучном районе, в общагах. Мать пила, отца родного даже она сама не знала. Отчим, само собой разумеется, тоже из маргиналов, сидел три раза, за воровство и наркоту. Потому что кто в здравом уме вообще посмотрит на алкашку, от которой неизвестно, чем несет сильнее — мочой или перегаром? Друзья и подруги — все такие же, все из этой же и из соседних общаг. Потому что никто не разрешит дружить с ребенком из такой семьи своим детям, если те вдруг захотят. Вот и со мной нормальные дети дружить не хотели.