Пробуждение
Шрифт:
— Кончилась белая власть!
Шумно, с радостными возгласами вбегали рабочие в камеры, обнимали недоумевающих узников, жали им руки, предлагали еду, с которой отправили их самих утром на работу матери и жены.
Яхонтов мучительно зажмурил глаза, когда вышел на улицу: солнце светило по-весеннему ярко. Он испытывал непривычное чувство огромной радости: после нескольких лет пребывания в лагере и тюремной камере он оказался наконец на свободе. Даже не верилось ему, что можно идти в любую сторону и никто тебя не задержит.
— Куда вы теперь, Николай Дмитриевич? — обратился Яхонтов к шагавшему рядом с ним Крылову.
— Я на
Еще бы не помнить! Не забыл и Яхонтов, как, выбранный командой восставшего корабля в командиры, вел крейсер из знойного Гонконга через южные моря на родину. Оба они не имели никого из родных во Владивостоке, были холосты. А разве можно двум морякам в ту пору думать о каком-то другом доме, нежели корабль, на котором служили!
— Признаться по чести, я тоже собрался на «Печенгу», — произнес Яхонтов негромко. — Но ко двору ли теперь там окажусь?
— Полно, Сергей Николаевич, вы прошли с нами такой длинный и тяжелый путь, так куда же вам теперь, кроме как на «Печенгу»?
На Светланской улице валялись обрывки газет, поломанные коляски, брошенная одежда, — все говорило о недавнем торопливом бегстве господ, которые предпочли родине жизнь на чужбине. Навстречу попадались редкие прохожие — русские люди, они еще никак не могли поверить, что наступило избавление от интервентов.
Крейсер «Печенга» стоял возле заводского причала, где ошвартовался после возвращения из Гонконга. Ремонт корабля продолжался уже несколько лет. Но что-то не ладилось в машинном и котельном отделениях. Машины оставались по-прежнему неисправными. Корабль прочно удерживали на месте два становых якоря.
Освобожденных из тюрьмы двоих военморов, некогда служивших на крейсере, приняли словно родных. А находилось на корабле всего лишь два десятка военморов, не покидавших его со времени постановки на якорь возле заводского причала. Они кое-как поддерживали еле теплившуюся жизнь на крейсере: обслуживали работу вспомогательных механизмов, подававших электроэнергию в кубрики, горячую воду на камбуз и в душевые. И как-то просто, с общего согласия Яхонтов вступил в командование неплавающим кораблем, а Крылов взвалил на свои плечи котельные и электромеханическую часть. Он быстро сколотил на крейсере судовой комитет и был избран его председателем.
В тот же день Яхонтов выстроил немногочисленную команду крейсера на кормовой верхней палубе для торжественного подъема красного флага. Под переливистые звуки нескольких боцманских дудок большое красное полотнище неторопливо поползло вверх и замерло на ноке рея фок-мачты.
Сбежавший с крейсера командир, ставленник Дитерихса, оставил корабль в беспорядке и запустении. Все надо было начинать сначала.
ИЕРОНИМ УБОРЕВИЧ ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
Войсками Красной Армии, освободившими Владивосток, командовал Иероним Уборевич — один из талантливейших советских полководцев. Он принимал активное участие в разгроме войск генерала Деникина, врангелевских частей под Перекопом и в Крыму.
Командуя 5-й армией, Иероним Уборевич изгнал из советского Забайкалья белые банды Анненкова и барона Унгерна. После пленения Унгерна, под чьим началом находилось много бандитских формирований, Уборевича назначили военным министром Дальневосточной республики (ДВР) и главнокомандующим Народно-революционной армией.
Высокого роста, чуточку нескладный, в пенсне на железной оправе, Уборевич чем-то напоминал сельского учителя из захолустного местечка. Но у этого, казалось бы, совсем мирного человека проявились в суровые годы революции несокрушимая воля и железный характер.
В апреле 1923 года Иероним Уборевич со своим штабом располагался в бывшем особняке вице-губернатора города Читы, стоявшем на Торговой площади. В один из дней, находясь в кабинете и изучая за огромным письменным столом поступившие донесения, главком размышлял: «Вот уже полгода прошло, как разгромили мы земские рати и выбросили белых из Приморья, а ведь война на советском Дальнем Востоке, по существу, еще не закончена…» В последних донесениях, которые поступили в Читу из далекого Якутска, сообщалось, что недобитые дружинники генерал-лейтенанта Пепеляева по-прежнему находились в портах Охотск и Аян, а у командующего Якутским округом Байкалова не было наличных сил, чтобы разгромить последние остатки белогвардейцев.
Главком Уборевич понимал, что дальнейшее пребывание белых в Охотске и Аяне может дать повод японцам высадить десант в этих тихоокеанских портах. Следовало незамедлительно двинуть красные части для разгрома пепеляевских войск. Но кого послать на это ответственное дело? Нужен опытный и закаленный в боях красный командир. Но кто же с этим делом может справиться успешней, чем Степан Вострецов? Мысль о бесстрашном комбриге, прославившемся в боях под Омском, Новониколаевском и Спасском, пришла в голову главкому сразу же, как только начал перебирать в уме фамилии знакомых по совместным боям и походам командиров полков и бригад. «Быстрота и внезапность!» — вот девиз комбрига Вострецова, уже несколько месяцев находившегося в Чите на штабной работе. Именно этими качествами необходимо обладать краскому, который бы осуществил разгром последних остатков белогвардейщины на Дальнем Востоке.
Оповещенный ординарцем главкома, явился к Уборевичу Степан Вострецов. Стремительный, энергичный, этот человек словно слеплен из одних мускулов. В то же время отличался скромностью, деликатностью. В присутствии людей слабее себя физически старался держаться в тени, чтобы не выставлять напоказ свою могучесть. Ему почему-то казалось, будто ненароком может обидеть другого человека, нечаянно причинив ему душевную боль.
— Ну как, Степан Сергеевич, нравится тебе штабная работа? — издалека начал Иероним Уборевич.
— Признаться по чести, не очень она мне по душе, товарищ главком, — пошевелил широкими плечами комбриг Вострецов. — Соскучился я по горячему привычному делу, Иероним Петрович. Надоело корпеть над бумагами. Этак ведь и окончательно можно закиснуть с карандашом в руках.
— Нашлось для тебя горячее и неотложное дело, Степан Сергеевич, — усмехнулся Уборевич. — В общем, собирайся в поход!
— К-куда?! — взволнованным голосом проговорил Вострецов.
— На этот раз далековато, Степан, — продолжал главком. — Предстоит тебе плавание по Охотскому морю, а уж после этого станешь делать привычное дело. В портах Охотск и Аян укрепились остатки так называемой добровольческой дружины генерал-лейтенанта Пепеляева. Этот матерый волчина из белой генеральской стаи опять стал на нашем пути.