Пробужденное пророчество
Шрифт:
Тяжелый меч рванулся из рук, но Мантикора сумел удержать его. Вследствие коварного маневра Нортахела, он оказался к эльфу незащищенным боком, и тут же за это поплатился. Лезвие легкого эльфийского клинка коснулось плеча, тут же исчезло, а руку пронзила боль. Впрочем, Талеанис привык не обращать внимания на такие мелочи. Но в тот момент, когда он пытался развернуться к противнику и атаковать его, вновь блеснуло изогнутое лезвие. На сей раз у самой шеи.
Мантикора инстинктивно рванулся назад, понимая, что отбить этот удар нельзя, а парировать тяжелым полуторным мечом быстрый эльфийский клинок бессмысленно — надо только уклоняться. Но, оскользнувшись на влажной траве, не удержал равновесия, и растянулся на земле.
Нортахел моментально оказался рядом. Он занес клинок для последнего удара и… вдруг с шипением отпрыгнул. Глаза его горели безумием. Полуэльф не стал дожидаться, пока князь объяснит, почему не добил поверженного противника. Он откатился в сторону и вскочил на ноги, перехватывая меч двумя руками.
Мягко качнувшись вправо, эльф нанес три резких удара по ногам — первые два Мантикора блокировал, от третьего увернулся. И, вскинув бастард [11] над головой, со всех сил рубанул Нортахела сверху, как бы целясь в голову. Попади его удар в цель, череп князя разлетелся бы, как гнилая тыква, но Талеанис атаковал слишком медленно для верткого эльфа. Нортахел вновь плавно выгнулся в сторону, выставляя меч высоко влево и уводя оружие противника в сторону.
11
Игра слов. Бастард — незаконнорожденный ребенок, или же полутораручный меч.
Тяжелое лезвие полуторного меча проскользило по эльфийскому клинку. Князь мог в следующую секунду достать полуэльфа прямым выпадом в горло, но не успел. Рукоять бастарда непостижимым образом провернулась в сильных пальцах Мантикоры и тяжелый полуторник, неожиданно резко изменив траекторию движения, устремился вверх. Отточенное ненавистью лезвие легко рассекло одежду Нортахела, разрубило легкую кожаную броню и, ломая ребра, достигло сердца. Князь умер мгновенно.
Когда Талеанис выдергивал застрявший в костях меч из тела поверженного противника, алые капли эльфийской крови упали на один из белоснежных цветков лилии, растущей на могиле несчастной Инерики.
За два месяца, прошедшие с того дня, как Мантикора распрощался с Растэном, он неоднократно представлял себе этот момент. Ночами перед глазами Талеаниса представали картины — Нортахел падает со смертельной раной, просит пощады, а иногда — прощения, но он, Талеанис, непоколебим. Он с холодным достоинством смотрит на поверженного эльфа, произносит пафосную фразу — каждый раз другую — и вытирает окровавленный меч о плащ эльфийского князя.
В действительности все было иначе. Ничего сказать не успел ни один, ни другой — Нортахел за миг до гибели был уверен в своей победе, а Мантикора мог распинаться лишь перед трупом. В широко распахнутых глазах эльфа не было ни страха, ни раскаяния, которые так часто виделись Талеанису в сладких грезах о мести. В них отражалась лишь усталость. А когда полуэльф, несколько минут простоявший в оцепенении над телом врага, все же сообразил, что нужно вытереть меч, ему отчего-то и в голову не пришло использовать для этого испачканный в крови княжий плащ. Мантикора привычно обошелся несколькими пучками травы.
Очищенный клинок со стуком упал в ножны. И в этот момент воздух на поляне начал сгущаться.
Из разрубленного тела с шипением поползли щупальца грязно-зеленого тумана. Собравшийся было уходить, Талеанис обернулся — и застыл в оцепенении. Нортахел выгнулся дугой, щупальца уперлись в корни деревьев — труп вздернулся на ноги. Из глотки мертвеца вырвался дикий вопль, полуэльф рухнул на траву, зажимая уши руками. Мертвый князь жутко захохотал, раскинув руки, его глаза — глаза еще Нортахела — на миг поймали взгляд Мантикоры. Талеанису стало страшно, как не было никогда в жизни. На мертвом лице были живые глаза, полные муки и ужаса.
Спустя мгновение глаза изменились. Они стали меньше, исчезли белки, радужка расширилась и изменила цвет с орехового на болотно-зеленый. На секунду любое выражение из них исчезло, а потом… Мертвец начал изменяться сам, и изменять все вокруг. Кожа превратилась в серо-коричневую чешую, отливающую гнилостной прозеленью. Он раздался вширь, изящные эльфийские кисти превратились в когтистые лапы с толстыми пальцами, одежда князя разлетелась в клочья, не в состоянии вместить появляющееся чудовище.
Небольшие вихри поползли по поляне, меня все. Нежная зелень обратилась в бурую пожухлую траву, из земли полезли камни, деревья скрючились, умирая. Существо, становившееся собой, убивало вокруг все живое, обращая цветущую эльфийскую рощу в ад.
Все заволокло грязным туманом, замелькали небольшие ядовито-зеленые молнии, освещая фигуру в центре. За ее спиной из земли появился огромный трон, как показалось Талеанису, украшенный изображениями голов людей, орков, эльфов, дворфов и еще непонятно кого. Но, присмотревшись, Мантикора с ужасом понял — трон не был украшен изображениями, он был сделан из настоящих, живых голов.
Существо запрокинуло голову и расхохоталось. Жуткий, нечеловеческий смех, казалось, вывернул наизнанку реальность, он был наполнен всепоглощающей ненавистью ко всему живому, и сулил этому миру страшную судьбу. Если бы полуэльф к тому моменту поднялся на ноги, то вновь рухнул бы на землю, а сейчас он лишь покатился по недавней траве, зажимая чуть заостренные уши ладонями.
— Свобода! Наконец-то, свобода! Десять тысяч лет в заточении, и наконец — свобода! Я отомщу, теперь-то я могу отомстить, и я отомщу! Свобода!!!
Туман рассеялся. Талеанис смог рассмотреть то, во что превратился князь Нортахел. Высокое, неестественно мускулистое тело покрывала коричневая с прозеленью чешуя, ноги и руки — лапы? — оканчивались кривыми когтями, на уродливой лысой голове торчали длинные уши, лицо с гротескными чертами покрывала более мелкая чешуя, из-под выступающих надбровных дуг, лишенных волос, торжествующе и злобно смотрели маленькие болотные глазки.
Единственным, что не изуродовала страшная магия твари, оказался куст лилий, цветущих на могиле Инерики.
Тварь медленно повернула голову. Злой взгляд пробежался по поляне и остановился на Мантикоре, который в тот момент уже поднялся на ноги, а теперь пытался не упасть, держась за ствол мертвого дерева.
— Смертный? Это ты освободил меня, — тварь не спрашивала, Она утверждала.
Талеанис неуверенно кивнул.
— И что же ты от меня хочешь? Я тебе, ха-ха-ха, очень обязан! До сих пор никто не мог похвастаться тем, что у него в долгу сам Князь Аббисса и Герцог Ада Левиафан! — князь и герцог расхохотался. На этот раз Мантикора смог удержаться на ногах. До него потихоньку начало доходить, что он натворил. — Как тебя зовут?