Прочь с Земли
Шрифт:
Но в 1960-х в столице был, в некотором роде, рай, во многом ещё и потому, что холодильников ни у кого не было, а запросы у людей были самыми простыми и скромными. И они покупали себе этой простой и скромной еды совсем немного, только на ужин и завтрак – чуть-чуть сливочного масла, чуть-чуть колбаски, десяток «Домашних» котлет, обсыпанных сухарной крошкой, по шесть, а потом по одиннадцать копеек.
Но в «остальной» стране, даже в областных центрах, с продуктами в то время было совсем скверно. Районным центрам от снабжения вообще перепадали крохи. Ну, а в деревнях и продовольственные, и промышленные товары легко умещались в одном
Для государства, которое запускало космические корабли, жизнь людей была на удивительно низком уровне. Но ещё более удивительными были для Морозова наука, кинематограф и театральное искусство тех лет. И создавали его эти люди, которые простаивали после работы в очередях за самым необходимым. Поэтому Морозов сделал всё, чтобы остаться служить в Москве, хотя в той же Прибалтике снабжение было лучше. Правда, существовали в то время и города «закрытые», которые работали на оборонную промышленность и снабжались ещё лучше, чем города обычные.
И вот как-то вечером, торопливо шагая по своим делам по одной из Парковых улиц московского Измайлово, он и нашёл на тротуаре эту купюру в десять рублей. Ему и сейчас помнится, как пронзила его мысль о бедолаге, который обронил в темноте такие большие деньги. И как тот будет страдать от потери, как будет бегать по улицам в надежде отыскать потерянную десятку… Нет! Душа Морозова кричала, что найденную «десятку» надо обязательно отнести в отделение милиции.
И он отнёс. Как сейчас помнит то потрясение, с которым посмотрел на него сотрудник. Скоро в комнатку к ним сбежались другие милиционеры, а сотрудник пожал ему руку, обещая непременно отыскать хозяина «десятки». Уже чувствуя свой промах, Морозов вышел, на улице постоял в раздумьях и тут же зашёл в отделение снова, поэтому слышал, как хохотали сотрудники, как называли его дураком, и как они делили между собой эти деньги. Морозов хотел уйти, и тут в отделение доставили молодую пару, мужа и жену. Это была Шурочка, которую пьяный супруг избил ведром.
Вёдра в то время были не лёгкие пластиковые, как теперь, а тяжёлые, из чёрного металла, покрытого эмалью. Морозов потом видел у Шурочки это ведро: точёная ручка из светлого дерева на железной петле и тёмно-зелёная эмаль, отбитая во многих местах. Видел он и синяки, и кровоподтёки у Шурочки на теле и на руках, которыми она закрывала голову.
Муж Шурочки, красивый, молодой и сильно пьяный мужчина, вину свою не признавал и громко кричал матерную непотребщину. Когда его увели, Морозов присел на лавку возле Шурочки, чтобы утешить. Присел, да так и не смог от неё отойти. Он потом ещё долго представлял себе, как она, избитая, рыдающая, бежала по тёмным улицам к телефонной будке, чтобы вызвать милицию. Потому что мобильных телефонов раньше не было, и даже в квартирах не у всех были телефоны домашние.
У Шурочки не было ни домашнего телефона, ни квартиры, потому что жили они в семейном общежитии: длинный широкий коридор, а по обе его стороны – тринадцатиметровые комнатки (на одну семью) без всяких удобств. Удобства, – туалет с кабинками и большая общая кухня с газовыми плитами, – находились в конце этого гулкого коридора. Душевой не было тоже. Мыться все жильцы окрестных домов ходили по субботам в баню, где им опять приходилось стоять в длинной очереди, мужчинам – в своей, а женщинам – в своей…
И вот теперь Шурочка сказала Морозову, что пришло время «прочь». Сказала и со значением посмотрела на него, и он кивнул, потому что давно ждал от неё этого. Морозов вообще был молчалив, и близкие старались не донимать его разговорами. Что с писателя-фантаста возьмёшь? Он же всегда в творческом процессе, всегда погружён в обдумывание своих миров.
Зато сын Михаил переспросил, ещё не принимая слов матери:
– Прочь? Ты уверена, мама?
Как все учёные, он был сосредоточен на работе, не слишком вникая в бытовые и психологические проблемы семьи. Морозов был убеждён, что сын даже не заметил увеличение пенсионного возраста в стране, не задумываясь ещё ни о какой пенсии.
– Да, сынок, пришло время. Теперь уже окончательно. Больше так жить нельзя, – подтвердила Шурочка и опять посмотрела на Морозова.
– Да, – согласился Морозов и покосился на невестку. – Как, Галя?
– Я согласна, Пётр Гаврилыч. Если все так считают, – ответила невестка, перевела взгляд на детей и спросила у них: – Вы согласны?
– Да, мама, – сказала Леночка ещё гундявым от слёз голосом.
– Конечно, мама! – с энтузиазмом откликнулся Борька: внуку было интересно, к тому же от своего времени он не ждал для себя ничего хорошего.
– И потом, дети, – опять заговорила Шурочка напряжённо-весёлым голосом. – Я чувствую, что здесь скоро начнётся глобальная атомная война. Я всегда толстею перед войнами, вы же знаете. И посмотрите, что творится со мною сейчас?
Для близких этот довод был решающим. Когда Шурочка говорила о своей внешности и, особенно, о фигуре, с нею лучше было не спорить, а соглашаться сразу.
Морозов вышел из-за стола. Сказал всем:
– Тогда собирайтесь. Отправимся глубокой ночью, когда людей на улицах не будет. И машин на дорогах станет меньше.
В дверях кухни он обернулся и кивком позвал сына, чтобы обсудить с ним детали маршрута.
Миша, уже поднимаясь, растерянно глянул на жену.
– Жду тебя, будем отбирать вещи, – сказала Галя.
****
Галина Морозова хотела бы держаться подальше от базара социальных сетей: они уже достали её.
Мучительно гоняясь за лайками, она словно и не жила даже, а только изучала, у кого сколько лайков, и терялась в догадках: «Почему так и какие ещё нужны тэги?» Опять смотрела, искала, пытаясь понять: «Почему не лайкают и чего этим френдам ещё надо?» Она расстраивалась, мучилась, становясь завистливой и злой, и ожесточаясь всё больше.
Без признания френдов жить стало неинтересно и тоскливо. А ведь она помнила то время, когда вечерами, после рабочего дня в бухгалтерии, готовила серию из шести вышивок для выставки и не сидела в соцсетях – ей это даже в голову не приходило. И она была счастлива! Счастлива своим увлечением, своим талантом, своей незаурядностью. Ей казалось тогда, что таких, как она – больше на свете нет.
Теперь же она поняла, что таких талантливых – миллионы, и все считают себя уникальными, а сами соцсети направлены на одно: продать своим пользователям услуги по продвижению, чтобы выкачать из них побольше денег. Но рекламировать фото вышивок – то, что никогда в жизни дохода не принесёт? Нет, к такому она была не готова. Да и денег, признаться, лишних не было.