Проданная Истинная. Месть по-драконьи
Шрифт:
Зрение улучшилось до такой степени, что я могла различить мелкий узор обоев в комнате. В соседнем здании. Слух ловил бесчисленное шушуканье по углам. Я была главной темой дня, но мнения разделились. Между прочим, меня считали аферисткой, затащившей их невинного герцога в постель и всю ночь напролет делавшей карьеру будущей герцогини. Но большая часть персонала защищала меня с пеной у рта. Оказывается, жениться на иномирянке выгодно и круто.
К моменту возвращения из ванны покои блестели, словно я в них не ночевала, а на столике у окна стыл завтрак. Точнее,
Нахмурившись, я с походной скоростью закинула в себя идеально сервированную красоту бекона, сыра, рогаликов, прихватила кофе и направилась в лабораторию. Я потеряла кучу времени, хотя обещание восполнить Анвару заклятия на браслете у меня никто не забирал.
Горничные, караулящие у стены, вскинулись было следом, но я остановила их взмахом руки.
— Вы свободны на сегодня. Я буду занята в лаборатории до ночи, так что не беспокойте меня по пустякам.
Горничных на этот раз было четверо. От последней, самой младшей, я поймала недобрый взгляд. Даже усмехнулась. Наверное, думает, что я села не в свои сани. Ну-ну. Села бы она в мои.
В лаборатории я привычно отключилась от реальности. Стерлась из памяти прошлая ночь, недовольная горничная, слухи, надежды, фантазии. Я осталась наедине с собственным даром.
Вытащила из воздушной емкости полузабытую нить бус и придвинула к ним зеркальце. Помниться, я обещала Анвару наполнить опустошенные бусинки заклятиями, а вышло… нехорошо. Сначала императрица, потом тюрьма, потом опять императрица… До бусин руки не доходили. Только мой Огневой красовался алым огнем в черном стекле одной из бусин.
Так… Следом надо варить кроветворку. Без кроветворки нельзя. Она останавливает кровь, купирует боль, дает силы. Варить только муторно и тяжело, а сам состав простой, как оловянное колечко.
С нее я и начала. Даже петь не понадобилось. Так, мурлыкала под нос мелодию, которая сама сворачивалась тонкой дымной змейкой на дно колбы, искрилась розоватым и золотым, а после улеглась в бусину.
Следом я взялась за Вирху. Ее называли чудом звука, хотя вопреки музыкальной магии, это опасное боевое заклинание, способное убивать мелодией. Хотя что там мелодией, с такой бусиной выдохом можно будет убивать.
Сделать Сомнис за сутки мне вряд ли удастся, но можно набрать ингредиентов и подготовить их на завтра, а самой взяться за Вешвал — заклятье вечного служения. Готовить его тяжелее прочих, но оно надежно и эффективно. На создание его аналога мне, при всем таланте, не хватало опыта. Я все еще мало знала об этом мире.
— Может, потому что все это время провела в лаборатории?
Спросила по привычке свою драконицу и тут же устыдилась. Я настолько одинока, что буквально разговариваю сама с собой.
— А ты хотела бы провести жизнь иначе? — раздавшийся рядом голос заставил меня подскочить.
Резко обернулась.
Рядом стояла Милене и, кажется, проверяла травы, которые я собирала для Вешвала.
— Наставница? — голос у меня позорно дрогнул. — Как вы здесь оказались?
После того случая с поджогом мы ни разу не виделись. И я все еще не была готова к разговору с Милене.
Слишком больно по мне ударило предательство. Хотя какое предательство… В верности она мне не клялась.
— Через дверь зашла, — Милене безэмоционально пожала плечами.
Она всегда была такой, но мне показалось ее тоже беспокоил наш разлад.
Поколебавшись, медленно отодвинула к ней половину ингредиентов:
— Вешвал делаю. Поможешь?
Та с облегчением кивнула, и мы взялись собирать первый вар в четыре руки. Впервые за последний месяц меня накрыло покоем и уютной тишью. Мы часто с Милене работали вместе, хотя разговаривали очень редко. Мы с ней, как монахи из притчи про обет молчания. Необщительные.
— Ты простила Анвара? — голос Милене буквально вырвал меня из рабочего настроя.
— Нет.
Не то чтобы не простила, просто вся эта кутерьма больше не имела для меня значения. А Анвар пусть уж как-нибудь сам. Не маленький, разберется.
— Он ведь рассказал тебе о договоре с богиней?
Так. Поработать мне сегодня не дадут. А у меня, как нарочно, просто руки горят, зовут вернуться к работе. Руки умнее головы, всегда так было.
Я развернулась к Милене, пристроив край бедра на низкий сортировочный столик.
— Ну хорошо, давай поболтаем. Да, само собой, он рассказал. Но почему мне ничего не рассказала ты?
Наставница отвела взгляд, но слишком нарочито, чтобы я поверила в ее убогое смущение.
— Либо мы говорим откровенно, либо все, — я постучала ребром ладони по горлу. — Мне ваши тайны мадридского двора поперек горла уже.
— Правда может тебе не понравится, — сказала Милене, но я промолчала, и она продолжила.
Она родилась в далекой, давно подернувшейся дымкой воспоминаний России, еще в те дни, когда девушек переодевались к обеду в платье, а мужчин называли «сударь». К моменту февральской революции, у Милене, которую в те дни звали Милицей, не осталось ничего. Только сожженый особняк, занятый пьяными рожами, мертвая семья и куча непонятных долгов. Она бы в ад шагнула, но в синем мареве в центре разрушенного дома, куда ее загнали несколько солдат, был самый настоящий другой мир.
Она даже обрадовалась. У нее снова появились семья, личная горничная, наряды, высокопоставленный жених и никаких выстрелов в округе.
Все закончилось, когда начала барахлить магия. Вместо огненных шаров на руке вспыхивали свечные огоньки и тут же гасли, а герцог, который и так-то ее не слишком жаловал, стал открыто кривиться. Счастливая судьба ускользала из рук.
Апогей несчастья пришелся на Зимний бал, когда герцог открыто назвал ее Пустой и разорвал помолвку, а спустя несколько дней задушил собственными руками. Наверное, самым странным событием было пробуждение в теле волшебной красавицы, с ее собственной земной внешностью, претерпевшей многократное улучшение. Кожа все равно что светилась, глаза посверкивали голубым огнем, а губы и красить было не надо. Она даже двигалась, словно в бесконечном невидимом танце.