Продавец фокусов
Шрифт:
Что было дальше, точно сказать не могу. До меня долетал крепкий народный фольклор, крики, автоматные очереди, одиночные выстрелы из табельного оружия, звон разбивающегося стекла и чей-то хрип. Мадам Ренар визжала на высокой ноте. Кто-то бегал рядом с нашим укрытием, крушил стеклянные столики и кресла. По полу тянуло морозным холодом из разбитых окон. Где-то рядом истошно орал Колька:
– Виктор Иваныч, отходи к гаражам! Я прикрою!
Сколько времени это все продолжалось, определить не берусь. Но только в какой-то момент я обнаружила, что стало тихо. Стрельба прекратилась, крики замолкли. Кто-то сдвинул мебель, под которой лежали мы с Любашей в объятиях сиамских близнецов.
– Живы? – спросил Илья и поставил нас на ноги.
Мы с Любашей так и стояли, прилепившись друг к другу и не решаясь сдвинуться с места. Колени дрожали, точка опоры отсутствовала. Илья где-то раздобыл ключи и возился с наручниками моей подруги по несчастью. Вид у него был, как после драки: всклокоченный, с рассеченной бровью, костяшки рук сбиты в кровь. Оранжерея мадам Ренар напоминала вьетнамский дождевой лес после обработки его напалмом американским спецназом. Поверженные пальмы валялись непроходимой баррикадой, европейская садовая мебель превратилась в щепки.
Из остатков зеленых зарослей к нам вышел Скелет, волоча за собой автомат с укороченным стволом. Его слегка покачивало, и дышал он с трудом.
– Витенька! – ухватилась за его шею Любаша, избавившись от наручников.
Скелет прижал ее к себе свободной рукой, и они застыли натурщиками к картине "Возвращение солдата с фронта".
Лишившись Любашиной подпорки, я была вынуждена привалиться к Илье. Он потерся щекой об мои волосы и хрипло выдохнул:
– Боже, как я счастлив…
Я подняла на него глаза и задала вопрос, который мучил меня всю жизнь:
– Так это не ты меня фотографировал через окно?
Он отрицательно помотал головой, чуть наклонился, и мы превратились в скульптурную группу «Поцелуй», не такую фривольную, как у Родена, но тоже очень выразительную.
– Пошли отсюда, – сказал над ухом Скелет и нарушил состояние эйфории, в которое я впала в объятиях Ильи.
– Ой, смотрите! – показала Любаша рукой в сторону поломанных веток с алыми цветами.
Под кустом среди сочной зелени виднелось терракотовое платье Дамы с медовыми волосами. Мы двинулись в ее сторону.
Мадам Ренар полусидела на земле, запрокинув голову в листья кустарника.
Прекрасные черты лица исказило выражение непередаваемого ужаса. На ее плече зеленым изумрудом примостилась маленькая лягушка с красными глазками. Увидев нас, она скакнула в листья уцелевшего растения. Илья опустился на колено, потрогал пульс на шее Дамы и тяжело вздохнул. Я оглянулась по сторонам и шагнула к поверженной пальме с недозревшими кокосами. За стволом дерева лежал Колька, пристально разглядывая остатки оранжерейного неба.
– Колька, вставай, – потянула я его за руку. – Чего разлегся. Зима на дворе, простудишься.
Колька мои увещевания проигнорировал, и все также пялился на зияющие черными ранами витражные стекла.
– Оставь его. Он уже не простудится, – Илья наклонился над Колькой и прикрыл тому глаза.
Только тут я заметила, что земля под его головой пропиталась чем-то красным. Ледяной ветер смерти покрыл мою душу инеем, тело затряслось в ознобе, и я провалилась в снежный сугроб беспамятства.
Глава 21
"До наступления темноты оставалось совсем мало времени. Если бы наступил вечер, то по еврейским обычаям похороны пришлось бы отложить. Тело Усопшего в спешном порядке было снято с креста и погребено в склепе. Вход в могилу завалили круглой каменной плитой. Все, кто принимали участие в похоронах – Иосиф Аримафейский, Никодим, Мария Магдалина и Мария Иаковлева – разошлись по домам для совершения седера.
На рассвете девятого апреля, после окончания субботнего покоя к склепу первой прибежала Мария Магдалина. Та, которую Он любил… Я не знаю, почему ураган любви подхватил их накануне роковой Пасхи, не знаю, почему не случилось этого раньше, так как Мария из Магдалы сопровождала Иисуса и Его учеников еще в Галилее вместе с другими женщинами. Я не знаю, как она выглядела, и сколько ей было лет. Однако я уверен в одном, Мария Магдалина была необыкновенной женщиной, если Назарянин ее возлюбил больше Себя Самого.
Итак, первой к месту погребения прибежала Его возлюбленная. Следом подоспели Саломея и Мария Клеопова, Петр и Симон. То, что они увидели, повергло их в шок. Каменная плита была сдвинута, тело отсутствовало. На каменном полу лежали саван и покров для лица. Кто-то, нарушив Закон, оскорбил место вечного успокоения. В печальном недоумении все побрели обратно в город.
У могилы осталась одна Мария Магдалина. И тут…".
Кривые строчки закрутились спиралью и ухнули куда-то в темноту. Потом поплыли белесые полосы тумана, и стало немного светлее.
– Фортуна – довольно капризная дамочка, – сказал кто-то рядом, и я открыла глаза.
Черный нос Лаврентия Палыча деловито обнюхивал мое ухо. Седые усы топорщились в разные стороны и щекотали щеку.
– Что могут знать коты о фортуне? – скептически откликнулась я.
– Ну, не скажите, уважаемая Мария Сергеевна, – усмехнулся Палыч. – У котов в запасе есть девять жизней, то есть мы можем испытывать судьбу девять раз. А опыт – это главное. Так вот, опыт мне подсказывает, что госпожа Фортуна – взбалмошная и коварная особа. Верить ей нельзя ни в коем случае.
Допустим, она приглашает Вас на костюмированный бал. Вы носитесь в поисках карнавального костюма. Наконец, с большим трудом, Вам удается приобрести наряд, отвечающий нормам этикета. Вы появляетесь в изысканном обществе в перьях фазана, с картонным клювом на носу и в красных ботинках клоунского размера на ногах, и с ужасом обнаруживаете, что остальная публика одета в строгие платья и смокинги. Госпожа Фортуна прикрывает ротик веером, но в глазах ее плещется издевательское веселье. На Ваш немой укор она равнодушно пожимает плечами: "Я передумала…". Все взоры обращены на Вас, гости перешептываются и прячут улыбки в фужерах с шампанским. Вы ощущаете себя круглым болваном и понимаете, что жизнь не удалась.