Продавец швейных машинок
Шрифт:
— Усек! — кивнул я.
— Выйдя на улицу, тоже осмотрись по сторонам — вдруг она торчит где-нибудь неподалеку.
— Да, мэм.
— И еще…
— Да, мэм?
Она улыбнулась и нежно погладила меня по руке.
— Ты очень красивый.
Я рассмеялся и поцеловал кончики её пальцев.
— Целиком и полностью с тобой согласен, — пошутил я. — А здорово было, да?
Я скользнул рукой между её длинных ножек. Милли грозно зарычала. Я с деланным испугом отнял руку и посмотрел на часы.
— Давай вернемся в спальню. У нас ещё есть пять
Она вздохнула.
— Не дразни меня — сам ведь знаешь, как мне хочется…
Я проводил её до двери, и Милли наградила меня нежным поцелуем.
— Пока, мой сладкий, — шепнула она. — Приходи еще.
— Клянусь твоим трико! — выпалил я.
Милли ушла, и я остался один. Не зная, чем убить время (за последние десять минут я восемь тысяч раз смотрел на часы), я начал лениво листать какой-то журнал, как вдруг услышал голос миссис Лейевски. Ей ответил какой-то мужчина, после чего заскрипели ступеньки!
У меня оставался только один выход. Назад, к мотылькам и пуху!
Я вжался в давешнюю щель, накинув сверху покрывало и, затаив дыхание, стал ждать.
Дверь открылась.
— А эту комнату я сдаю, — произнес голос миссис Лейевски. — Ремонт здесь не делали уже года три, так что стоит, пожалуй, покрасить и здесь.
— Хорошо, мадам. Обои тоже переклеить?
— Да, пожалуй. Только пусть мисс Уорвик сама их выберет. Она такая милая барышня, я в ней души не чаю.
— Хорошо, мадам. Вечером я принесу для неё образцы. Теперь, если позволите, я тут промерю…
Я услышал, как звякает рулетка, а потом снова заговорил этот тип:
— А штукатурка не осыпается, мадам? У стен, за кроватью.
Настал мой смертный час, и я приготовился встретить его достойно. Что делать? Сейчас он отодвинет кровать и… Дать стрекача и слышать, как мне вслед несутся крики "Держи вора!"? Или просто поздороваться с миссис Лейевски, задушевно улыбнуться и сказать: "Я только заскочил за своей катушкой. Закатилась, понимаете, ли под кровать, проклятая".
И чего я вечно влипаю в какие-то невероятные истории. Я дал себе зарок, поклявшись всеми языческими, еврейскими, мусульманскими и прочими богами: если я выберусь живым из этой передряги, то больше никогда-никогда ни во что не влипну! Только, пожалуйста, ради меня и Милли, заберите их отсюда!
— Нет-нет, мистер Рэнкин, — сказала милая, чудесная, славная, замечательная миссис-умница Лейевски-Прелестнер. — Впрочем, если хотите, можете взглянуть, — добавила эта гнусная зануда. — Я помогу вам отодвинуть кровать.
— Нет, мадам, я вам верю, — ответил самый лучший в мире Рэнкин, король Рэнкинов. — Я все подсчитаю, а вечером занесу образцы.
Они ушли и спустились по лестнице. Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, я выполз из-за кровати.
Мой синий костюм стал пыльно-серым. Пух покрывал меня с головы до пят. Я нашел на кухне щетку и кое-как привел себя в порядок, хотя костюм все равно являл собой довольно жалкое зрелище. В девять утра я приоткрыл дверь.
Точно в девять, как по часам, миссис Лейевски вышла из своей комнаты и, подойдя к двери, остановилась и крикнула:
— Эй, мистер Тобин! Я ухожу в магазин, так что можете спускаться. Только не забудьте захлопнуть дверь, хорошо?
Глава тринадцатая
Что ж, урок пошел мне впрок, скажу я вам. Больше я в такие истории не ввязываюсь! Отныне с клиентами — только деловые отношения. Ни любовных интрижек, ни кокетства, ни трах-трах или даже чмок-чмок — только бизнес!
Нет, не думайте, своих кисок я не забросил, не такой я охальник. Нет, я исправно водил Глорию в кино; с Самантой мы плавали на пароме в Нью-Брайтон; Хелен и Крис я навестил и принес каждой по букету цветов; с Милли же я даже сходил в театр.
Я вовсе не хочу сказать, что каждая из этих встреч носила чисто платонический характер — вы бы все равно не поверили в такой вздор, — но состоялись они только во внерабочее время, то есть никак не были связаны с продажей швейных машинок. Что касается последнего, то я превзошел сам себя. К концу сентября я вышел на первое место по числу продаж и выплатил последний взнос за машину. Более того, за все это время я не соблазнил ни одной клиентки, тогда как сам отбился от нескольких дюжин атак с применением артподготовки и тяжелой бронетехники. Словом, жизнь виделась мне в самых розовых красках и, казалось, ничто уже не омрачит моего горизонта, как вдруг меня угораздило встретить Питера и Френсиса. Крайне неприятный случай, скажу я вам.
Очаровательный домик, стоявший особняком в зеленом предместье, встретил меня свежей краской, розовыми петуниями и желтым львиным зевом. Над дверью покачивался старинный медный фонарь, весело поблескивавший на дневном солнце.
Идиллическое уединенное любовное гнездышко для какой-то счастливой парочки.
Постучав в дверь, я ещё раз оглянулся по сторонам и вздохнул с завистью. Совсем рядом с городом, и такое чудо!
Дверь открылась, и в проеме возник голубоглазый и белокурый молодой человек очень приятной наружности. Посмотрев на меня с некоторым испугом, он вдруг улыбнулся и пропел:
— Приветик!
В голосе прозвучало столь откровенное и неприкрытое приглашение, что такому искусству позавидовала бы даже Саманта.
В подобных случаях есть лишь один выход — нужно принять свирепый вид и вообще прикинуться распоследним сукиным сыном. Если вы хоть разок улыбнетесь — пиши пропало.
— Здравствуйте. Мистер Томас? — прорычал я.
Вместо ответа, он, грациозно изогнув стан, широким жестом пригласил меня войти.
Разодет он был, как и положено голубым, в светло-синие тона. Тонюсенький голубой свитер с глубоким вырезом и обтягивающие переливающиеся брючки, столь тесные, что был виден весь десерт и три четверти мясного блюда; тонкие холеные пальцы разукрашены золотыми кольцами такой толщины, что я даже не поверил, сможет ли Аполлончик поднять руку.