Продавец сладостей. Рассказы. «В следующее воскресенье». «Боги, демоны и другие»
Шрифт:
— Где это вы все видели? — поинтересовался Джаган.
Братец снова неопределенно помахал рукой, но Джаган не обратил на это внимания и прибавил:
— Может, все это неправда.
Ему не хотелось думать, что страна, в которую едет Мали, будет развращать его тело вином, женщинами и мясом, а душу — всякими другими вещами.
Внезапно он твердо сказал:
— Это невероятно. Мали останется здесь!
Братец цинично улыбнулся. На минуту Джагана пронзило подозрение: уж не его ли все это рук дело? Но тут же прошло.
Братец сказал:
— У него уже все готово.
— Без моего разрешения и поддержки?! — вскричал Джаган.
— В библиотеке есть машинка, и он отпечатал на ней все, что надо.
Не зная, сердиться ему или восхищаться, Джаган снова закричал, не думая о том, что говорит:
— Если они будут использовать библиотеку для своих гнусных делишек…
Братец спросил:
— Вам известно, что он ездил на несколько дней в Мадрас?
— В Мадрас? Без моего разрешения и поддержки? Не сказав мне ни слова? Я думал, он в своей комнате.
Он вспомнил, что иногда бумажки в пять рупий так и оставались на столе. Думая, что мальчик экономит, он прекратил выдачу денег в надежде, что сын попросит их у него сам.
— Он уже получил паспорт и все документы.
— А где он возьмет деньги на дорогу?
— Он говорит, деньги у него есть. Он говорит, что всегда знал, где у вас в доме хранятся деньги.
Джаган оторопел — впрочем, в душе восхитился сыном.
— Мальчик очень практичен, — сказал он с чувством.
Он помолчал, погрузившись в раздумье, а потом произнес, стараясь казаться веселым:
— Вы только подумайте, до чего он самостоятельный. Я всегда верил, что всякая сущность должна развиваться сама по себе, не полагаясь на внешнюю поддержку. Так сказано в «Гите»: «Всякая душа есть бог…»
— А бог всегда о себе позаботится, — заключил братец.
— В том-то и дело, — согласился Джаган, повторяя обрывки избитых истин, походя подобранных на жизненном пути или почерпнутых из беспорядочного чтения. — Вот почему я не хотел вмешиваться, когда он вдруг решил бросить учение. Я сказал себе: «Может, он хочет пройти школу жизни». И дал ему полную свободу.
Братец сказал:
— У меня точно такие же принципы. Я много знаю о людях, их трудностях и о мире. Но разве я ходил в колледж, чтобы постичь искусство жизни?
— И все же он думает, что может научиться писать в американском колледже. Вот что меня удивляет! — воскликнул Джаган посмеиваясь. — Ах, братец, будьте добры, постарайтесь остановить его, Не знаю, как я останусь без него один в целом доме. От этой мысли мне становится грустно.
— Да, да, постараюсь, — произнес братец машинально, без особой уверенности в голосе. — А знаете, у него все продумано, все до мельчайших подробностей. Ему уже шьют американскую одежду в Мадрасе.
— Я ему всегда говорил, чтобы он покупал себе побольше одежды. А за границей вообще надо всегда носить галстук и башмаки, с утра и до самой ночи. Нужна ему в чем-нибудь моя поддержка? — спросил жалобно Джаган, словно прося братца походатайствовать за него и все устроить.
— А что вы можете? — спросил братец грубо.
— В Мадрасе у меня есть друг, заместитель министра, мы с ним вместе сидели в тюрьме.
— Конечно, можно обратиться к вашему другу, но Мали в нашей помощи не нуждается. У библиотекаря есть брат, он работает в авиакомпании. Он ему все устроил.
— Он полетит? — спросил Джаган в ужасе.
— Теперь все летают.
Джаган чуть не заплакал.
— Пожалуйста, попросите его ехать морем. Это безопаснее. Я хочу, чтобы он был в безопасности. Не переношу самолетов.
— Он уже почти заплатил за билет, — сказал братец, наслаждаясь смятением Джагана.
— Это, должно быть, очень дорого, — лепетал Джаган.
— Но он, видно, нашел для этого деньги, — возразил братец.
— Конечно. Зачем мне деньги? Они все для него. Он может взять сколько хочет, — произнес Джаган, соображая меж тем, что нужно при первой же возможности проверить деньги, спрятанные на чердаке. А может, лучше перепрятать их в шкатулку, стоящую за изображениями богов в молельне?
В глухой полночный час он прислонил к дому лестницу и влез на чердак. Из спрятанных наверху пачек исчезло десять тысяч рупий. Он сделал быстрый подсчет.
— Четыре-пять тысяч рупий на дорогу, а остальное на одежду и прочее. Если ему понадобится, он попросит еще и, конечно, попозже — месячное содержание. Почему бы и нет?
Он услышал, как внизу хлопнула входная дверь, потушил фонарь и сидел притаясь до тех пор, пока, по его расчетам, Мали не заперся у себя в комнате. Он чувствовал себя взломщиком, а не человеком, к которому забрался вор.
5
Он и не думал, что будет испытывать такое превосходство над всеми. Теперь ему даже казалось, что из-за одного этого стоило расстаться и с деньгами и с сыном.
— Мой сын в Америке, — говорил он раз десять на дню, раздуваясь от гордости.
Он всюду опаздывал. Стоило ему по дороге в лавку заметить какого-нибудь случайного знакомого, как он преграждал ему путь и, вместо того, чтобы говорить, как обычно, о погоде и политике, наводил осторожный разговор на Америку и на живущего там теперь сына. После многих дней безнадежного ожидания он получил наконец яркий авиаконверт, испытав при этом почти такую же радость, как если бы Мали вернулся домой. У него не хватило терпения прочитать напечатанное на конверте указание: «Чтобы вскрыть письмо, разрежьте его здесь»; он засунул палец в сложенный пополам листок и отчаянно рванул. Листок разорвался пополам — пришлось склеивать его, словно головоломку для отгадки. Письмо было коротким.
«Прибыл. Нью-Йорк большой. Дома очень высокие, не как у нас. На улицах тысячи машин. С едой плохо. Я в общежитии. С той недели иду в школу».
Джаган прочитал письмо с удовольствием, хотя его и встревожило, что сын написал «школа», а не «колледж». Письмо пришло утром, и он просидел на скамейке в холле около часа, размышляя над его содержанием, вчитываясь в каждое слово и стараясь представить себе Мали в огромном мире. Ему нужно было с кем-то поделиться хорошей новостью. Он зашел в первую открытую дверь — это оказалась типография «Правдивый печатник». Натарадж сидел у конторки, как всегда приветливый и радушный. Дверь была приоткрыта, и, когда Джаган заслонил ему свет, Натарадж оторвался от гранок и улыбнулся. Джаган тут же сообщил: